Легкое поведение
Шрифт:
— Что ж, я надеялся на более впечатляющий результат, — признался он Мензису. — Тцай иногда бывает чертовски тупым.
— Он обязательно доложит наместнику все, что ты сказал.
Мензис тут же назвал имя британского инвестора для рудников и железных дорог, которого можно было бы убедить вывести свой капитал из Русско-Китайского банка, если только Моррисон поговорит с ним об этом лично.
До назначенной встречи с Мэй оставалось полтора часа.
— Тогда пошли, — сказал Моррисон, ускорив шаг и с удовлетворением отметив, что Мензис с трудом поспевает за ним.
В три часа пополудни Моррисон уже расхаживал взад-вперед перед оркестровой эстрадой в парке Виктория, пытаясь упорядочить свои
— Здравствуй, милый. Извини, я опоздала.
Он обернулся. Его намерения оставались в силе. Но стоило ей устремить на него томный взгляд из-под тяжелых век и взять под руку, как внутри у него все сжалось, и ярость растаяла. Он был захваченной территорией. Все, что он планировал сказать, теперь казалось мелким и бессмысленным. Перед мисс Мэй Рут Перкинс Моррисон капитулировал без боя.
Когда они оказались в постели, Моррисон превзошел самого себя, словно отстаивая свое превосходство над Цеппелином. И был вознагражден сладостными стонами и соблазнительными телодвижениями.
После изнурительного секс-марафона он поднял голову и вытер подбородок тыльной стороной ладони. Она лежала распластанная, с закрытыми глазами. Розоватые соски были напряжены. Его вдруг смутило то, что ее груди смотрят на него, а не наоборот. Он плавно передвинулся наверх и оказался с ней лицом к лицу. Ее глаза тотчас распахнулись.
— Австралиец против голландца. Ну и кто из них супермен? — потребовал он ответа.
Она облизнула губы и на мгновение задумалась.
— Ты имеешь в виду технику или выносливость? — последовал вопрос.
— Наверное, и то, и другое.
— Ммм… победа принадлежит Австралии. Естественно, — произнесла она, медленно растягивая слова, и заерзала под ним. — Но в выносливости нет равных капитану Тремейну Смиту, который целовал меня на «Сибири» от самого Гонолулу.
Моррисон, который уже собирался воспользоваться своим правом победителя и получить трофей в виде новых удовольствий, оцепенел. Картина, представшая его мысленному взору, была слишком живой и яркой, чтобы вселять покой. Он вспомнил, что она и прежде упоминала Смита — в тот первый вечер, когда они пили кофе после ужина в отеле Шаньхайгуаня. И надо же, он ведь ничего не заподозрил. Но разве мог он предположить, что любое мужское имя, пусть и невзначай оброненное, влечет за собой историю ее прелюбодеяний?
— Я надеюсь, — прорычал Моррисон, — он хотя бы изредка поднимался на капитанский мостик?
— Он сделал так, что корабль шел по волнам. Мы еще смеялись над его подтасовкой. Но ты не останавливайся, милый.
Решительно настроенный вытеснить врагов с завоеванной территории, Моррисон снова спустился к ее лону, где провел безупречный маневр. Мэй эффектно исполнила оргазм. Ее лицо покрылось капельками пота. Сладкая, сладкая победа.
— Правильно ли я понял, — произнес он, прежде чем до него дошло, что на самом деле он открывает ящик Пандоры, —
— Это верно. До тебя у меня были любовники. И до них тоже были.
Рано или поздно наступает такой момент, когда желание узнать все о своем любимом разбивается о жестокую правду. У Моррисона был выбор: отступить и занять оборону или перейти в наступление; пребывать в относительном комфорте или броситься в омут неизвестности. Но, будучи от природы упрямым, Моррисон мог решиться только на одно: наступать.
— Кто же, осмелюсь спросить, был первым?
Глава, в которой раскрываются секреты современной стоматологии с применением анестезии
— У меня разболелся зуб. Родители были в Вашингтоне, и моей старшей сестре Сьюзи было поручено присматривать за Фредом, Милтоном, мною и Пэнси. Фанни и Джордж к тому времени уже были женаты и жили отдельно от нас. Мы, четверо младших, были те еще сорванцы. Сьюзи договорилась о моем визите к дантисту Джеку Фи в Сан-Франциско. В день моего визита к врачу все пошло как-то наперекосяк. Милтона снова исключили из школы, у Пэнси была назначена примерка у портнихи, а наша кухарка заболела. Сьюзи сама только недавно родила. Говорю это только тебе, поскольку для общества ее Элис всегда была «племянницей» моего отца и нашей «кузиной». В общем, Сьюзи не могла сопровождать меня в город. Она хотела попросить об этом нашу соседку, миссис Мертон, эту старую балаболку, но я убедила сестру в том, что смогу сама доехать до города и обратно. По правде говоря, в день визита к доктору Джеку Фи зуб начал успокаиваться. Но я не могла упустить возможность вырваться из Окленда хотя бы на несколько часов. Пусть его и называют Бруклином залива, и в Окленде на самом деле очень красивые широкие авеню и лужайки, где растут дубы, но в сравнении с Сан-Франциско он, конечно, слишком скучный и респектабельный. Даже в столь юном возрасте я предпочитала вольные нравы Сан-Франциско.
Моррисон достал из ведерка со льдом бутылку шампанского, наполнил бокалы и снова откинулся на подушки. Он уже усвоил, что рассказы Мэй Рут Перкинс не бывают короткими, что было и к лучшему — по крайней мере, это давало возможность подготовиться к неожиданным открытиям, что поджидали его.
«Бог мой, как же вы выросли, мисс Перкинс, — воскликнул доктор Фи. — Вы теперь настоящая юная леди. Как поживает наш непотопляемый крейсер «Джордж Перкинс»?» — Он напел мелодию песни, которая служила гимном избирательной кампании отца в 1880 году, когда тот боролся, и успешно, за пост губернатора Калифорнии. Духовой оркестр исполнял ее повсюду, где выступал с речами отец. Избиратели приветствовали его этой же песней, наивно полагая, что только они до этого и додумались.
«Очень хорошо, спасибо, папа сейчас в Вашингтоне вместе с моей мамой. Заседает в сенате».
«Что же, оставил вас и вашу милую сестренку Пэнси одних?»
«За нами присматривает Сьюзи, когда мы не в школе, и к тому же у нас полно гувернанток и нянек. В любом случае, мама возвращается на днях».
В глазах доктора Фи промелькнуло такое выражение, будто он прикидывал расстояние, отделяющее его и юную Мэй от приезда ее матери. Он расправил слюнявчик на груди пациентки. Его слегка дрожащие пальцы и какой-то особенный взгляд пробудили в Мэй трепет. Она испытывала то самое чувство. Румянец, легкий жар, теплая влага в промежности, прерывистое дыхание, нега, растекающаяся по всему телу, от корней волос до ступней, которым вдруг стало тесно в узких башмачках. Пока дантист суетился возле кресла, запрокидывал ей голову, открывал рот, поддерживал пальцами губы, кровь все сильнее бурлила в ней.