Леха
Шрифт:
Сиделось Дмитрию, особенно первые пару месяцев, непросто. С первых дней его определили в спецблок – корпус для содержания особо опасных, ВИЧ-инфицированных и склонных к побегу. Небольшое здание, построенное ещё при Екатерине Второй, практически не отапливалось, а содержание отличалось особой строгостью. В октябре, заболевшего бронхитом Харламова перевели в медчасть. После курса краткой терапии, он оказался в карцере («кича» в народе) на десять суток за оплеуху сокамернику, арестованному по делу о групповом изнасиловании и купившему койкоместо «на больничке». «Авторитета исполнять стал,
На «киче» раза три его избивал тюремный спецназ, в рамках проводимого досмотра карцера – шмона. Один раз видимо очень сильно. «Кровью мочился дня четыре потом». Ну и еженедельные посещения оперативников УБОПа на тему «не желаете ли признаться в заказном убийстве?». Где-то ещё через месяц интерес к его персоне угас и Харламов оказался в большой сборной камере на сорок человек. Там Дмитрий узнавал последние городские новости, общался с торчками, заряжавшимися в родном ночнике, следил за бизнес-успехами своего круга общения. «Ну и, в целом, жить стало проще». Финишировал он своё краткое изложение.
Леха молчал. Ему казалось, что произошедшее с ними, в совокупности, тянет на хороший сюжет какого-нибудь детектива с обязательным хэппи-эндом, если бы не полыхнувшие злобой и ненавистью глаза старшего товарища. И реальность происходящего.
– Я всю эту шушеру блатную ещё больше презирать стал, – застегнул молнию олимпийки Харламов, – до тюрьмы старался не цепляться, потом, на нарах наслушался всех этих песен, про любовь – зону – маму, противно стало. А после того, что ты рассказал, вообще… А!
Харламов махнул рукой.
– Пойдем в комнату? – Лехе показалось, что он поймал настроение друга, – по полтинничку и спать?
– Нет, братан, – Дмитрий приобнял Малыгина за плечи, – по полтинничку и гулять. Дай башку разрядить, завтра новую жизнь начну…
В комнате Бобиков, завернувшийся в простыню словно римский патриций, восседал за столом в гордом одиночестве.
– А где девчули? – удивленно спросил Леха.
– А им гражданин реабилитированный пообещал культпоход в ночной клуб «Джем», – быстро разливая портвейн по стаканам, сообщил Артемий, – а затем водные процедуры, так, товарищ Шаламов?
– Так, – усмехнулся Харламов, принимая стакан с пойлом, – на боевой выход снаряжаться ушли?
– Ага, – махом глотнул Бобиков, – усталые, но довольные, гы-гы…
– Понятно, – Харламов налил ещё по одной, – мы, Темыч, с Малыгой пораньше выйдем, прямо сейчас, чтобы место подготовить. Столик и прочую красоту… А ты телок дождись и туда подтягивайтесь, понял?
– Понял… – пожал голым плечом Бобиков, – а можете мне скотч – виски заказать?
Глава 27
Охранники, из числа старослужащих, облепили бывшего командира, как дети любимую воспитательницу. Искренняя радость сквозила в мощных похлопываниях, выкриках «Босс!» и оставленных, ради встречи с Харламовым, постах охраны. Чуть позже на крыльцо вышел рыжий Миша с парой новых сотрудников за спиной. Их ранее Малыгин не видел. «Харламовские», чуть виноватясь, разбрелись по местам.
– Здорово, Харлам, – протянул руку Михаил, – наслышан о тебе…
– Я тоже, – усмехнулся Дмитрий
Леха кожей почувствовал, как искра негатива скользнула между этими двумя, вроде бы со схожим прошлым, но столь разным настоящим, крепкими парнями.
– За вход сколько? – Харламов демонстративно сунул руку в карман.
– Для тебя всё за счет заведения, – осклабился рыжий, и добавил, – Трава предупреждал, что ты зайдешь освобождение отметить.
– Ну, спасибо ему, – похлопал по плечу Мишу Харламов, проходя в клуб, – Леха за мной… Отдохнуть зека желает.
Первые пару часов друзья просидели в атмосфере условного спокойствия, накрываясь волнами повторного опьянения. Расположились они за самым дальним столом, где не так сильно пробивала музыка и можно было, перекидываясь фразами, рассматривать ломающихся под музыку девушек. Чуть позже подтянулся Бобиков с женским выводком и пьяным Ваней Еремеевым, который, опрокинув стопарик, тут же повалился в угол дивана. Харламов отмахнулся от охранника, предложившего разбудить сопящего юмориста электрошокером – верный бобиковский Санчо продолжил мирно посвистывать. «Проспится – в сауну с собой возьмем», – пообещал Харламов. Марина Беркович и компания после пары рюмок рванули на танцпол, прихватив с собой разгоряченного Артемия.
Где-то к середине ночного апогея за стол к Малыгину и Харламову вдруг подсел невысокий пухловатый парень с бутылкой коньяка.
– Здорово, Харлам, – он поставил «Хенесси» на стол, – нагнали?
– Типа того… – Харламов скинул руки со спинки дивана и наклонился к визитеру, – а ты чего, давно на свободе-то?
– Я пока на подписке, с лесников бабки соберем и закроем делюгу на хер, – парень взял коньяк и жестом предложил налить хозяевам столика. Малыгин покачал головой, указав на полную рюмку. Харламов с нехорошим прищуром смотрел на профиль заглянувшего на огонек. Тот, посчитав молчание согласием, отыскал чистый стакан на столе и набулькал половину. Затем также деловито налил себе.
– Давай, Димон, за свободу-матушку выпьем, – он поднял стакан, – да все непонятки между нами забудем…
– А чего тебя на подписку-то отпустили, а, Колобан? – Харламов не притрагивался к стакану, – с каких пирогов-то? Ты проясни, статья-то у тебя стремная была…
– А хрена, – Колобан, не дожидаясь тостуемого, коротко выпил половину дозы, – кобыла-то сокольская, которая заяву написала, всю доказуху проглотила дура, хе-хе-хе… А потом ещё, перед тем как к мусорам ломануться, в бане остатки смыла. Трусы ейные Митяй в парашу выкинул.
Поросячьи глазки Колобанова превратились в щелочки от натужного смеха.
Харламов молча взял бутылку принесенного коньяка и со всего размаха опустил её на стриженую голову. Брызги стекла, вперемешку с золотистой жидкостью разлетелись по всей площади ВИП-столика. Незваный гость кулем вывалился из диванного пространства, лицо накрылось, поползшей от разбитого темени, кровью.
– Димон, ты чего!? – Леха ещё никогда не видел своего друга в таком молчаливом бешенстве, – зачем?
Малыгин хотел встать из-за стола и помочь пострадавшему, но Саня Бульдог с напарником, подскочив к столу, подняли харламовского антагониста.