Лекарь Империи 4
Шрифт:
Шаповалов нахмурился, вспоминая.
— Не помню. Пархоменко? А, этот, из терапии? Толковый вроде парень, я видел его пару раз на обходах.
— Очень толковый. И руки у него стоят правильно. Думаю, из него выйдет отличный хирург.
— Может быть, — Шаповалов пожал плечами. — Но ты же знаешь, у меня по-прежнему только три штатных места для ординаторов. Если твой Славик докажет, что он сильнее кого-то из нынешней троицы и тебя — милости прошу. Устроим ему проверку. Но никаких скидок и поблажек не будет. Пусть это имеет в виду.
— Он справится, — уверенно сказал
— Посмотрим, — он кивнул. — Ладно, хватит болтать. Пошли на обход. Начнем с твоего вчерашнего триумфа — навестим Кулагина, посмотрим, как он там.
Пациент Кулагин лежал в общей послеоперационной палате, но ему выделили лучшее место — у окна. Когда мы с Шаповаловым вошли, я с удовлетворением увидел, что пациент идет на поправку. Он все еще был бледен, но та мертвенная, восковая бледность, которая была у него на операционном столе, ушла.
На щеках проступил легкий, едва заметный румянец — признак того, что кровообращение восстанавливается, и организм начинает бороться. Но самое главное — его взгляд. Вместо того мутного, отрешенного выражения, которое было до операции, сейчас глаза были абсолютно ясными и осмысленными.
Увидев нас, он тут же попытался приподняться на локтях.
— Лежите, лежите, Михаил Вячеславович, — я подошел к его кровати. — Геройства в сторону. Как самочувствие?
— Господин лекарь… Илья… — его голос, до этого сиплый, теперь звучал хоть и слабо, но крепко. Он дрогнул от сдерживаемых эмоций. — Я… я даже не знаю, как вас благодарить. Мне тут медсестры вкратце рассказали, что вы вчера сделали. Что нашли эти… опухоли, которые были неуловимы…
— Вот, кстати, об опухолях, — тут же встрял Фырк, который уже успел незаметно устроиться на спинке соседней кровати. — Спроси-ка у него, двуногий, не было ли в их благородном рабочем роду похожих странных случаев? МЭН-1 — штука генетическая, по наследству передается!
Черт, а ведь он прав.
Я настолько был поглощен самой операцией и ее последствиями, что совершенно упустил из виду этот важнейший аспект. МЭН-1 — это аутосомно-доминантное заболевание.
Это значит, что если у одного из родителей есть дефектный ген, то с вероятностью в пятьдесят процентов он передастся каждому из детей.
Это не просто болезнь одного человека. Это, возможно, проклятие целого рода. И мой врачебный долг — не просто вылечить его, но и предупредить о рисках для его семьи.
— Спасибо, мудрый Фырк, — со всей искренностью мысленно сказал я.
А вслух продолжил.
— Михаил Вячеславович, скажите, в вашей семье были случаи каких-то редких эндокринных заболеваний? У ваших родителей, братьев, сестер? Может, кто-то умирал от непонятных болезней, связанных с поджелудочной железой?
Он на мгновение задумался, нахмурив лоб.
— Отец… — наконец произнес он. — Отец мой умер молодым, ему и пятидесяти не было. От чего-то с поджелудочной, да. Лекари тогда толком ничего так и не объяснили, списали на пьянку, хоть он и не пил особо. Про брата и его осложнение вы знаете. А что?
— Ваше заболевание, скорее всего, передается по наследству, — пояснил я. — Так что я бы настоятельно рекомендовал вашей
При упоминании внука лицо Кулагина мгновенно просветлело.
— Внук… — он смахнул с уголка глаза непрошеную слезу. — Я же думал, никогда и не увижу, как он вырастет. А теперь… теперь у меня есть шанс. Спасибо вам, лекарь. От всего сердца — спасибо!
— Еще рано благодарить, — вмешался в наш разговор Шаповалов, который до этого молча изучал карту пациента. — Впереди долгий процесс восстановления. Диета — строжайшая, до конца жизни. Никаких поблажек и нарушений. Через неделю выпишем домой, но будете стоять на учете у участкового целителя и регулярно сдавать анализы.
— Я все сделаю, как вы скажете! — горячо закивал Кулагин. — Теперь у меня есть, для чего жить. Внука на ноги поставить надо. Родители постоянно на работах пропадают, я для него теперь — главная опора.
— Поставите, — улыбнулся я. — С таким настроем еще и правнуков дождетесь.
Мы закончили обход на нашем этаже. Все плановые пациенты были стабильны, без сюрпризов.
— Ладно, пошли вниз, — сказал мой наставник. — Заскочим в приемный, посмотрим, что нам там за ночь привезли. Да и кофе выпить не мешало бы.
Мы спустились на лифте на первый этаж. В холле приемного покоя, как всегда, царила суета. Я как раз собирался что-то ответить Игорю Степановичу, как вдруг мой взгляд зацепился за знакомую сутулую фигуру у одного из смотровых кабинетов.
Там, у стола, сидела женщина лет сорока с измученным лицом, держась за поясницу. Рядом с ней суетился Максим Фролов, что-то быстро записывая на листке.
Я медленно пошел в его сторону.
— Ты куда? — удивился Шаповалов.
— Вы идите, Игорь Степанович, я вас догоню, — сказал я, пристально наблюдая за картиной.
— Как скажешь, — пожал плечами тот. — Мне кстати тоже нужно в одно место заскочить.
Он ушел, а я двигался в сторону Фролова и пациентки, и уже мог различить о чем они говорят.
— Так, значит, поясница болит уже неделю? — бодро, почти с наигранным энтузиазмом, говорил он. — Не переживайте, это классический остеохондроз, ничего страшного. Вот вам направление к неврологу, запишитесь на прием на следующей неделе.
Женщина, получив бумажку, с благодарностью кивнула и, кряхтя, поковыляла к выходу. Фролов с явным облегчением выдохнул, проводив ее взглядом. А затем… затем он просто отложил ее амбулаторную карту в сторону, даже не открыв журнал регистрации.
— Эй, двуногий! Ты это видел?! — тут же зашипел у меня в голове Фырк. — Он опять за свое! Он не записал пациентку! Просто сделал вид, что ее не было!
Я нахмурился. Один раз — случайность. Два раза — совпадение. Но три… три раза — это уже система. И разговоры мои на него не действуют.
— Максим, — я окликнул его, подходя ближе.
Фролов вздрогнул и резко обернулся. Увидев меня, он попытался изобразить радостную улыбку, но вышло жалко.
— А, Илья! Привет! Я слышал, операция вчера прошла успешно? Говорят, ты там настоящие чудеса творил!