Лекарь Империи 4
Шрифт:
Не успел никто ничего ответить, как дверь в ординаторскую снова распахнулась. На пороге, запыхавшийся, с распечаткой в руках, стоял Семен Величко. Он был бледен.
— Ну что там, Семен? — я подался вперед. — Пришли анализы?
Он посмотрел на меня круглыми глазами.
— Илья… т-тут это…
Глава 3
Величко никак не мог сформулировать мысль, его губы дрожали.
— Ну давай уже, Семен, не тяни! — я резко встал из-за стола, не желая больше выносить это напряжение. —
Он вздрогнул от моего тона, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и молча протянул мне распечатку. Я выхватил у него из рук листок.
Цифры.
Сухие, безэмоциональные цифры, которые, однако, говорили о многом. Гастрин — триста пятьдесят пикограмм на миллилитр, при верхней границе нормы в сто. Инсулин — сорок микроединиц, при норме до двадцати пяти.
И, как контрольный выстрел, С-пептид, повышенный пропорционально. В цель!
— Ну что, двуногий? — Фырк, который уселся у меня на плече в тот самый момент, когда вошел Величко, с удовлетворением посмотрел на цифры. — Твоя безумная догадка подтвердилась? Я же говорил, нюх у тебя, как у лучшей гильдейской ищейки! Ну, и моя гениальная наводка про лягушку, конечно, тоже помогла!
Я проигнорировал его бахвальство.
— Синдром МЭН-1. Диагноз подтвержден, — сказал я. — Множественная эндокринная неоплазия первого типа. Редчайшее, коварное генетическое заболевание, которое так долго водило за нос всех.
— Нелегко тебе с таким диагнозом придется, Разумовский, — неожиданно подала голос Алина Борисова из своего угла. Она смотрела на бланк в моих руках, и в ее голосе на этот раз не было ни капли злорадства. Скорее, сухое, профессиональное сочувствие коллеги, который понимает всю сложность предстоящей работы.
— А эта белобрысая-то на удивление дело говорит! — прокомментировал Фырк. — Это тебе не просто аппендицит вырезать. Тут сначала придется все эти твои опухоли найти, как иголки в стоге сена! Попотеть придется!
Я молча сложил анализы и положил их в карман. Диагноз был. Теперь предстояло самое сложное — донести его до Шаповалова и убедить в своей правоте.
Через полчаса в его кабинете собрался импровизированный консилиум — сам хозяин кабинета, я и Артем Воронов. Атмосфера была напряженной.
Шаповалов медленно и тщательно, изучал распечатки с анализами. Его лицо с каждой секундой становилось все мрачнее. Он несколько раз перечитал цифры, потом посмотрел на меня, потом снова на бумаги.
— Черт… — наконец выдохнул он, откладывая листки. — Ты был прав, Разумовский. Синдром МЭН-1. Никогда бы, черт возьми, не подумал… За двадцать лет практики — мой первый случай.
Он устало потер переносицу.
— Хорошо. План действий. Значит, язва — это следствие гастриномы, которая постоянно стимулирует выработку кислоты. Большая резекция желудка в такой ситуации бессмысленна и опасна. Разумовский, назначай ему максимальные дозы блокаторов протонной помпы, омепразол по восемьдесят миллиграмм в сутки. Артем, ты подбираешь терапию
По лицу Артема пробежала волна облегчения. План был понятен, логичен и, самое главное, абсолютно безопасен. Переложить ответственность на областных специалистов — классическое и самое мудрое решение в такой неясной ситуации.
Но я был не согласен.
— Нет, — мой голос прозвучал тихо, но в наступившей тишине кабинета он прогрохотал, как выстрел.
Оба головы резко повернулись в мою сторону.
Шаповалов медленно, очень медленно поднял на меня свои глаза. Его лицо окаменело.
— Что «нет», подмастерье?
— Медикаментозное лечение не поможет, Игорь Степанович, — я спокойно выдержал его тяжелый взгляд. — Оно не вылечит его. Это будут костыли. Пожизненная зависимость от горы лекарств, которые будут лишь временно снимать симптомы. Опухоли останутся в его теле. Они никуда не денутся. Они будут расти. И рано или поздно, через год или через пять лет, одна из них станет злокачественной. Единственный реальный способ вылечить этого пациента — найти и удалить все эти опухоли. Хирургически.
Шаповалов медленно встал. Так медленно, словно сдерживал внутри себя готовую к извержению ярость.
— Ты в своем уме, Разумовский?! — его голос дрожал от гнева, хоть он и старался говорить тихо. — Хирургически?! Ты предлагаешь мне пойти на слепую поисковую операцию?! Вскрыть ему живот и часами ковыряться в нежнейшей ткани поджелудочной железы, рискуя в любой момент вызвать панкреонекроз или повредить аорту?! И все это ради поиска опухоли размером с горошину, которую мы даже на КТ не видим?!
Он ударил кулаком по столу. Папка с анализами подпрыгнула.
— Я не буду убивать пациента на операционном столе из-за твоих безумных амбиций! Это прямое нарушение главного принципа «не навреди»! Тема закрыта! Он будет лечиться консервативно!
Я молчал.
В моей прошлой жизни я бы с ним согласился. Более того, я бы сам предложил именно такой, консервативный, план. Риски были слишком высоки, а вероятность успеха — ничтожно мала.
Но сейчас все было иначе. Сейчас у меня было то, чего у меня не было раньше. Чего нет ни у кого в этой больнице.
— Эй, двуногий! — возмущенно завопил у меня в голове Фырк. — Как это — не резать?! А зачем мы тогда всю эту головоломку разгадывали?! Просто чтобы таблетками его кормить?! Скажи этому старому перестраховщику! Скажи ему, что я могу нырнуть в пациента и найти все эти его раковые штуки за пять минут! Я же лучше любого КТ!
Сказать ему об этом я, конечно, не мог. Но у меня в рукаве была другая карта. Легальная.
— Компьютерная томография их действительно не увидит. Слишком маленькие, — произнес я ровным голосом. — А вот интраоперационное УЗИ — увидит.