Лекарка поневоле и 25 плохих примет
Шрифт:
— Что тут у тебя?
— Говнопулялка, — честно ответил Эрер. — Конфисковал у одной девчонки, чтобы она у неё в руках не взорвалась. Вот думаю, можно с ней что-нибудь сделать или нет.
Оба безопасника заторможенно уставились на оружие в руках Эрера.
— Сильно разогрелась? — наконец спросил оружейник.
— Мелч бы сказал, что как самая дёшевая потаскушка при виде сотки.
— Ну да... И чего?
— И ничего, — вздохнул Эрер, понимая, что на пятые сутки практически без сна голова просто не варит.
— Ну оставляй, я чего-нибудь
— Я сам хотел. Это ж... не по работе, а личное.
— Иди уже, заявки отрабатывай. А я посмотрю в свободное время и стажёру заодно покажу.
Далеко Эрер не ушёл — добрёл до комнаты отдыха, перехватил там пару бутербродов с вяленым мясом и завалился спать на единственный пустой диван.
За последнюю неделю он спал хорошо если часов двадцать, а систематический недосып даже самого сильного мага запросто валит с ног.
Уже засыпая, он подумал, что вернуться к чужемирянке нужно в ближайшие ночи — он не измерил порядок её дара, а в отчёте обязательно нужно его указать, да и правила требуют регулярно проверять, чем она занимается.
Примета двенадцатая: видеть во сне змею — к хвори
Когда считала, что ситуация с деревенскими сложилась хуже некуда, я, к сожалению, ошибалась.
Всё стало гораздо хуже уже через несколько дней после отъезда офицера Психейзера.
Но я этого поначалу даже не поняла. Митрофанушка, как обычно, забрал партию пирожков на следующий день, и я начала прикидывать, сколько нужно продать, чтобы к концу месяца суметь и расплатиться с мытарем, и что-нибудь отложить на будущее.
К счастью, после обильных дождей ягод и грибов в лесу было полно, а вместе с Шельмой вечерние и ночные прогулки по окрестному лесу доставляли удовольствие.
Подозрения начали одолевать, когда Митрофанушка не приехал за следующей партией пирожков ни в назначенный день, ни на следующее утро. Это удивило.
Я сложила испечённые пирожки с начинками из лесных даров и направилась в Феурмэс сама. Вдруг возница заболел?
Чего я не ожидала, так это того, что при моём появлении вдруг резко начнут захлопываться двери и даже окна. Селяне, которые буквально на днях любезничали со мной на ярмарке, вдруг начали вести себя так, будто меня не существует. На приветствия никто не отвечал, а тучный староста и вовсе отвернулся, хотя буквально несколько дней назад передавал через сына благодарность за пирожки.
Я потрясённо замерла посреди пронизывающей деревню дороги, а вокруг творился форменный апокалипсис — все попрятались по домам, и ветерок лишь валял в пыли какой-то ссохшийся куст перекати-поля.
Пока я пыталась отойти от шока и понять, что делать дальше, Шельма напала на куст и с рычанием его растерзала, а у меня на глазах выступили слёзы. Я ведь ничего плохого никому не сделала, особенно в этой деревне. Покупала у них товары и поставляла пирожки, вкусные, свежие и качественные.
Корзина с ними так и оттягивала руку, и я села прямо на обочине, не понимая, что делать дальше. Съела парочку никому
Может, я что-то упускаю?
Бдительный попугай кружил над грядками, поэтому Шельма старательно жалась к моей ноге, пока мы шли от калитки к входной двери хорошо знакомого дома.
Бабка Гриса прятаться не стала — открыла мне сама. Может, в окно увидела, а может, слухи в деревне разносятся ветром.
— Чего пришла, обманщица? — презрительно спросила она из-за полуоткрытой двери, всем видом показывая, что внутрь меня пускать не намерена.
— Почему обманщица? — опешила я, икнув.
— Ты!.. Ланку со свету сжила, а сама притворилась ею! Втёрлась в доверие, за советом пришла, как же… У-у, подлюка!
К горлу подкатила горечь, а губы задрожали. Такого обвинения я никак не ожидала…
— Никого я не сживала! Я просто проснулась в этом теле! — отчаянно начала оправдываться я. — И что мне было делать?
— Прийти и честь по чести сказать, как есть, — зло припечатала бабка Гриса. — Тогда, может, и была б тебе вера, чужачка. А теперь — никакой не будет. Лгунья ты и притворщица! К дому моему дорогу забудь!
Она с грохотом захлопнула передо мной дверь, а я пошла обратно домой, глотая горькие слёзы и икоту.
Кажется, так паршиво я последний раз чувствовала себя в тот день, когда муж сказал, что уходит к беременной от него любовнице.
Киса вилась вокруг моих ног, заглядывала в глаза и не понимала, что произошло.
— Наверное, староста всем рассказал. Получается, что он прав оказался, Шельма. Он таки нашёл способ привязать меня к месту и оставить без всего — пусть чужими руками, но нашёл. И что нам с тобой теперь делать?
Она не ответила. Увлеклась пролетающей мимо бабочкой и резво поскакала по высокой траве у обочины. Честно? Я в тот день не свихнулась от отчаяния только благодаря ей.
Внезапно уверенность в завтрашнем дне трансформировалась так, что речь пошла уже не про день, а про дно.
Дойдя до дома, я принялась рассуждать: в ближайших двух деревнях я теперь persona non grata. Судя по всему, мне даже еды на рынке никто не продаст. Значит, нужно делать запасы. Денег у меня — мыши наплакали котам на смех. Но неподалёку проходит тракт, там ездят машины и телеги, они-то о моей чужемирности понятия не имеют.
Значит, нужно попробовать продать пирожки у дороги, пока они не успели испортиться. И так вчерашние.
Я чуть побрызгала их водичкой и сунула в тёплую печь, чтобы освежить. Пока они грелись, нашла несколько досок, отпилила одинаковые куски, сколотила щит и крупно написала: «горячие пирожки».
Взяв корзину и знак, двинулась в сторону тракта, внимательно следя, чтобы Шельма не выскочила на дорогу. Знак поставила прямо на обочине, а сама села поодаль — так чтобы проезжающим было удобно съехать с дороги и остановиться.