Лекарки тоже воюют
Шрифт:
Мелкая смотрела на меня в упор, не отрывая глаз. Она сканировала меня, как будто пытаясь понять, какую подлянку я приготовил на этот раз. Но я был искренен, как никогда. Последний ее ход показал мне, как тяжело терять лучших друзей. Беда потери родных во время войны меня миновала, и пацанов своих я всех сохранил. А она — дочь лекарки. Раненые, страдающие, умирающие. Цинизм — часть профессии, иначе сойдешь с ума.
Уголок ее рта слегка дернулся:
— Хорошо, я принимаю твои извинения.
— Мир? — с надеждой спросил я.
— Нет, — она была несгибаема.
— Почему? — возмутился я, ведь мы же обо всем договорились.
— Ты мешаешь мне жить так, как я хочу, — честно ответила мелкая.
— Но ты же сказала, что принимаешь мои извинения, — настойчиво напомнил я.
— Но это не означает, что я соглашаюсь жить
Син отвернулась от меня, и я увидел на ее спине татуировку головы дракона, выпускавшего пламя. Рисунок был очень большой и занимал всю спину. Дракон был прекрасен, хищен, черен, рельефен, опасен. Его голодные глаза смотрели на меня, пронзая насквозь, гипнотизируя. Хищник, готовый к нападению, был наколот на спине этой хрупкой девочки. И тут мелкая остановилась, повернула голову и через плечо посмотрела на меня. Ее глаза были столь же холодными и хищными. Мне даже на мгновение показалось, что ее зрачки стали вытянутыми, как у рептилии.
— Спокойной ночи, Явуз! — попрощалась она, входя в свою спальню. — Сладких снов.
Последнее ее пожелание звучало слишком двусмысленно, поэтому я всю ночь провел без сна. Как только закрывал глаза, то видел обнаженные плечи, стройные ноги, гибкие руки и зеленые глаза, превращавшиеся в глаза самого страшного хищника, холодного и безжалостного, и потому столь притягательного.
Глава 25
Явуз
Снова эта зараза мелкая ставит над нами эксперименты! Мы снова в поиске. Шли по скалам, нас преследовали волки и нечисть. Кольцо сжималось. После последней атаки было уже двое тяжелораненых. Мы несли их на руках, на легкие ранения уже не обращали внимания. Нас гнали, целенаправленно и умело, зажимали в кольцо. Мы огрызались из автоматов, но патроны заканчивались, и их нужно было беречь. Мы искали лазейку, чтобы выскочить из клещей, но ловушка так умело была расставлена, что при каждой попытке прорыва натыкались на стены умертвий. Неожиданно волки кинулись в атаку, спрыгивали со скал, мы отстреливались и закидывали зверей гранатами. Когда боеприпасы кончились, пошли в рукопашную, кромсали волков ножами. Бой был страшен. Мы стояли плечом к плечу, прикрывая раненых, но волки надвигались нескончаемой волной. Я уже задыхался от усталости, когда рядом со мной упал на колени Ронэр, в его левую руку вонзилась челюсть волка, которого он кромсал своей правой рукой.
— Ронэр, держись! Я сейчас! — орал я сквозь гул боя. Наваливаясь на волка сзади, я ломал его челюсть, чтобы освободить другу руку.
— Горт, твою мать, вызывай подкрепление! — орал я во все горло. — Где там наши?
Горт, раненый в живот, с синими губами и зеленым лицом, превозмогая боль, продолжал методично вызывать подкрепление, но рация молчала.
— Командир, сзади! — перекрикивая шум боя, орал Том.
Я сгруппировался и тут же откатился в сторону, полагаясь на инстинкты. На месте, где я только что стоял, на четыре лапы приземлился матерый волк. Явно вожак. Он на полголовы был выше остальных и шире в плечах. Волк не сводил с меня глаз, с его клыков капала слюна, передние ноги уперлись в землю. Меня приглашали исполнить танец смерти, как минимум, для одного из нас. Что ж, не буду отказываться. Такую красивую смерть не каждый может себе позволить. И мы с вожаком закружились на площадке. Остальные волки отступили, давая своему вожаку пространство для боя. Я не спешил кинуться первым в атаку. Пацанам нужна была передышка, а радисту — время. Время — это все, что у нас осталось. Время докричаться до своих. Вожак не торопился, наслаждаясь происходящим. Он то наскакивал, то тут же отступал, то пытался цапнуть исподтишка. Вожак чувствовал свое превосходство и забавлялся с жертвой, то есть со мной. А мне оставалось не терять голову и быть начеку. Вдоволь со мной наигравшись и убедившись, что я не ведусь на провокации, вожак пошел в атаку. Я сделал вид, что оступился, и он тут же прыгнул на меня. Я сгруппировался, ушел в сторону, полоснув зверя по боку, пытаясь задеть жизненно важные органы, но матерый умудрился увернуться, и мне удалось лишь полоснуть его по ребрам. Волк взвыл и разозлился. Все, шутки кончились, сейчас меня будут убивать.
— Ронэр, уводи пацанов! — отдал я свой последний приказ, принимая на грудь вожака.
Его челюсть
— «Дракон», «дракон», это «бобер», доложите обстановку, — послышалось в рации.
Мой радист отрапортовал о нашем местоположении. Волк почувствовал неладное, увеличил вдвое свои усилия в желании перегрызть мне глотку, но надежда на спасение и мне придала сил. Мы так и замерли, не уступая друг другу.
— Вижу вас, — раздался голос в гарнитуре. — Уходите за камни, — командовал родной голос. — По целям будут работать снайпера.
И тут же волки, окружавшие нас, начали один за другим падать, поскуливая и повизгивая. Матерый тоже дернулся, но напор не ослабил. Потом дернулся еще и еще раз, продолжая пытаться порвать мне горло, пока его глаза не закатились, а из глотки не потекла кровь прямо мне на лицо. Я с трудом скинул тело матерого в сторону и, повалившись на землю, уставился в небо. Там в лучах рассветного солнца висел вертолёт, из которого по волкам били два снайпера — надежные парни. Мое лицо холодело от волчьей крови, но у меня не было сил, чтобы обтереть его. Мы выжили!
— Явуз, — сквозь бред услышал я голос в гарнитуре, откликнувшийся на наш сигнал о помощи. — Явуз, просыпайся, дорогой.
Мне казалось, что женские руки ласкали мое лицо и нежно гладили по голове:
— Открой глаза, расскажи, что тебе приснилось.
Я в недоумении открыл глаза и обомлел. В изголовье моей кровати под розовым балдахином сидела Син в майке и коротких шортиках, и моя голова лежала у нее на коленях. Она водила влажными руками по моим волосам и лицу.
— Это был всего лишь сон, я его сейчас прогоню, и все будет в порядке, — шептала маленькая, продолжая гладить меня по щекам. — Лишь плохой сон! Уходи от нас!
Она говорила какие-то детские глупости, и мне, действительно, становилось спокойнее. Сердце билось ровнее, рваное дыхание восстанавливалось, руки переставали лихорадочно сжиматься в кулаки.
— Дыши, мой хороший, дыши. Я прогоню все твои страхи, — нежно ворковала она надо мной.
— Ты чего тут делаешь? — закашлялся я.
— В гости пришла.
— Почему? — ее поведение меня удивляло.
— Ты позвал.
— Как?
Односложные ответы маленькой сильно раздражали, а абсолютное спокойствие вводило в ступор. Я все еще лежал головой у нее на коленях, а она продолжала водить своими тонкими пальчиками по моему лицу, и делала это так, как будто это само собой разумеющиеся вещи.
— Приснилось, что ты меня зовешь, я и пришла.
Опять эти ее непонятные сны!
— Почему? — настойчиво допытывался я.
— Тебе нужна была помощь.
— Но мы же так и не заключили с тобой мир, — напомнил я.
— Ты прав, мира между нами нет, но мы своих в беде не бросаем, — спокойно ответила она.
Я поднялся с уютных девичьих колен и сел напротив маленькой. Она заботливо осмотрела меня, оттянув веки, заглянула в глаза, приложила палец к сонной артерии и отсчитала пульс, прислонила пальцы к вискам и прикрыла свои глаза. Я замер, боясь спугнуть видение и, как зачарованный, рассматривал девушку. Она была сосредоточена, слегка сморщила нос, рот был немного приоткрыт, и сквозь розовые губы виднелись жемчужные зубы. Маленькая слегка массировала пальчиками мои виски, и мне казалось, что через них в меня вливались тонкие, едва заметные энергетические потоки. Неожиданно она распахнула глаза и нежно улыбнулась. Малышка дарила такую улыбку только своей маме и моему отцу. Даже с подругой и Керемом Син была более сдержана. А сейчас маленькая дарила мне свою нежность.
— Я тебе тут энергопотоки поправила и нервы чуток успокоила. Спать будешь, как младенец, — сообщила мелкая, убирая руки с моих висков.
Я перехватил ее кисть. В моих ладонях она показалась маленькой и хрупкой.
— Откуда ты знаешь, как нужно выводить из кошмара? — спросил я.
— Живу давно! — ушла она от ответа.
— Пришла и даже не испугалась, я же мог тебя обидеть! — возмутился я ее беспечности.
— Почему я должна тебя бояться? Ты такой же, как и остальные ребята, вернувшиеся с войны, — устало улыбнулась она, смущенно вытягивая свою ладошку из моих рук: — Днем хорохоритесь, а ночью, когда больно, в подушку плачете, а в бреду мамку зовете.