Лекарство от боли

Грей Дайре

— Папа говорил, что у нее это профессиональное. Деформация. Привыкла на работе всех воспитывать, вот и домой переносит. Только от этого не легче.

Школа. Она запомнилась серым зданием с шумным классом, тяжелым портфелем, постоянными требованиями и хмурыми учителями. К выпускным экзаменам такими же становились и ученики. Хмурыми, озлобленными, издерганными… После выпускного, какого-то нарочито праздничного и громкого, Саша ни разу не приходила на встречи выпускников. Почему-то даже пересекать порог этого серого здания не хотелось. Ольга ходила, рассказывала потом, какими стали одноклассники, чего добились, как поменялись… Слушать ее было интересно, и иногда смешно, а главное легко. Ведь от самой Саши никто

ничего не требовал.

— Я думала, они меня поймут. Родители. Они ведь оба спокойные. И никогда нас не били. Да и за что? А онисказали, что надо терпеть…

Только сейчас, снова анализируя прошлое и детство, девушка вдруг поняла, что ничего противоестественного в их ответе не было. Они ведь и сами всю жизнь терпели. Мама — женский коллектив и скандального директора, отец — начальство, которое, конечно, признавало его заслуги, выплачивая порой премии или выдавая путевку в санаторий, но не повышая. А он — слишком гордый, чтобы просить, и слишком преданный, чтобы поставить вопрос ребром и пригрозить увольнением.

Они терпели, мирились с неудобствами, пережили девяностые, когда каждый выживал, как мог. И, наверное, они слишком боялись повторения чего-то подобного. Вот и держались. За работу и друг за друга. Они поженились один раз и на всю жизнь. И не могли представить иного. Почему-то только столь простая мысль пришла ей в голову только теперь.

— Они не могли иначе, да? — где-то в груди словно разжались тиски, так долго сжимавшие сердце. — Просто не могли. А мне было так обидно…

О да, она рыдала, сидя у Ольги на кухне. Жаловалась. И задавалась только одним вопросом: почему? Почему ее заставляют терпеть? Почему? Теперь Саша понимала. И, наверное, когда-нибудь потом сможет простить. И, может быть, начнет отвечать на звонки. А не только слушать новости от брата. Вот он как раз очень хотел помочь.

Сережка. Тощий, нескладный, немного смешной и неловкий. В очках и вытянутом свитере. Типичный программист. Из-за стекол его глаза казались непривычно большими. Немного испуганными. Удивленными. Он искренне хотел поговорить с Владом «по-мужски». И в этом отчаянном порыве напоминал задиристого воробья, решившего напасть на благородного грача. Хорошо, что ему хватило мозгов сначала со своим желанием прийти к ней и Ольге. И подруга, не стесняясь в выражениях, подробно объяснила ему, куда он может идти со своим благородством. А заодно сказала, в чем может заключаться реальная помощь.

— Я так сильно на них злилась. И обижалась. И… Мне казалось, что я им совсем не нужна и не интересна.

— К сожалению, я не знаю подробностей их истории. К тому же, наш культурный опыт сильно отличается. Мне сложно судить. Но рискну предположить, что твои родители травмированы тем обществом, в котором им пришлось жить. А травма в свою очередь рождает еще одну…

— И так будет всегда? Одно травмированное поколение сменяется другим?

— Если говорить в целом, то у каждого есть стремление улучшить свою жизнь, и соответственно жизнь своего потомства. В истории Киориса были и темные времена, которые сейчас кажутся нам ужасными, но опыт других миров показывает, что подобное может существовать и в настоящем. Мы прошли очень долгий путь от травмы к тому, что имеем сейчас. Завтра или через пару дней, мы можем посетить Музей Истории. Я расскажу тебе об основных этапах, конечно, если тебе интересно.

— Мне интересно, — Александра взглянула на жрицу и кивнула. — Я хочу знать больше. И понимать тоже больше. Если у вас получилось, значит… для Земли тоже не все потеряно.

— Возможно, но у каждой культуры свой путь. Если же говорить об отношениях родителей и детей. В норме, когда пара создается по взаимному желанию и симпатии, их отношение к детям всегда исходит из вложенного обществом понимания «лучшего».

— А можно попроще?

— Конечно, —

Филис коротко улыбнулась и на мгновение задумалась, собираясь с мыслями. — Например, на планете Нероя каждые пятьдесят лет происходят штормы. Их атмосфера устроена таким образом, что испарения копятся в нижних слоях, собираются в тучи, которые заслоняют прямые солнечные лучи. Только в таких условиях ее население может жить и заниматься земледелием. Звезда находится слишком близко к планете, и ее излучение пагубно влияет на все живое. Облака необходимы. Но когда их становится слишком много, приходит Шторм. Первое, чему неройцы учат своих детей — следить за плотностью облаков. Избегать солнечных лучей. Определять ранние признаки дождя и ветра. А еще бегать. Очень быстро бегать, чтобы успеть попасть в убежище и занять в нем место для всей семьи. Потому что Шторм и образование нового слоя облаков длится от года до двух. И все это время неройцы проводят под землей. У них считается, что тот, кто успел родиться и умереть между двух Штормов, попадает прямо в Сердце Земли. Для них нет места лучше. Ты понимаешь, о чем я?

Саша поняла. Родители заставляли ее учиться, потому что считали, что без образования нельзя построить хорошую жизнь. Кто знал, какой станет разваливающаяся страна к моменту, когда она окончит школу? Никто. Они пытались дать ей самое лучшее, и это она понимала и раньше, но теперь почувствовала снова. Уже иначе. Как-то вот ощутила. Кожей.

— Они считают небо чем-то ужасным, да? Неройцы.

— Да, — жрица кивнула. — Небо несет смерть. К тому же неройцы до сих пор поклоняются стихиям и природе. Приносят жертвы, умоляя отсрочить приход нового Шторма. Когда киорийцы прибыли туда впервые, их приняли за посланников Шторма, пришедших всех убить.

Александра неверяще покачала головой. Если во Вселенной существует нечто подобное, то чему вообще можно удивляться?

— Хочешь обсудить своих родителей? — мягко уточнила Филис.

— Нет, — резче, чем хотела ответила девушка, но тут же вздохнула, понимая, что накопившийся за долгие годы багаж не разобрать за пару часов. — Не сейчас. Мне нужно подумать. Понять. Ты права, наш культурный опыт очень отличается. Тебе будет сложно судить, не зная нашей истории…

— Ты можешь рассказать. Иногда, когда объясняешь, лучше понимаешь, о чем говоришь.

— Я расскажу… Но… я устала.

Признание далось сложно. Но, сказав, Саша почувствовала себя так, будто сбросила с плеч гору.

— Конечно. У нас достаточно времени для бесед. Хочешь посетить термы?

— Да, с удовольствием. И… спасибо.

— Робот проводит тебя, когда захочешь.

Филис что-то сделала со своим браслетом, и в комнату вкатился уже знакомый механический прислужник, похожий на пылесос с ручками.

— А ты?

— У меня сегодня очень напряженный день, — по лицу жрицы пробежала едва заметная тень. — Нужно посетить еще одного подопечного. Но прежде необходим перерыв. Если тебе нужна компания, гиатрос Клео в соседней комнате. И… она достаточно побыла в уединении, чтобы не отказаться.

Когда собеседница ушла, в комнатах стало тихо. Настолько, что на мгновение Сашу окутал страх. Необъяснимый, глухой, как в детстве. Сердце вдруг забилось чаще, а дыхание застряло в горле. Но несколько глубоких вдохов поправили ситуацию. Она уже не маленькая. И, пусть многого еще не понимает и не знает, но справится. Обязательно.

Александра слезла с подоконника. Прошла в очистительный блок. Полюбовалась на покрытое красными пятнами лицо. Вздохнула и включила холодную воду. Спустя минут десять о недавнем водопаде слез напоминала только легкая припухлость вокруг глаз. Она надеялась, что тактичная Клео не станет задавать вопросы. И подумала, что также не будет надоедать. Лучше придумать, о чем поговорить. О чем-то отдаленном и не вызывающем потрясений.