Лекарство от любви
Шрифт:
— Мы искали и среди циников, писателей и светских острословов, рассуждающих подобным образом, — кивнул Игнус. — Увы, их цинизм закачивается, стоит им оказаться возле Изольды. Искали по тюрьмам и камерам смертников самых отпетых и жестоких злодеев, которым, казалось бы, чуждо всякое понятие о любви. Им была обещана полная амнистия и столько золота, сколько они смогут забрать. Сейчас они работают у нее палачами, помогая поддерживать дисциплину… Искали среди философов, и даже нашли одного, но он настолько отрешен от всего мирского, что наотрез отказался участвовать в наших делах. Но нам
— Шаблонность мышления вас погубит, — констатировал Кай. — Раз поэт — значит, непременно воспевает всю эту любовную чушь. Вы могли бы лучше ознакомиться с моим творчеством, прежде чем запрещать его.
— Мы ознакомились, — кивнул Игнус. — С творчеством… и не только. У вас тоже уникальный дар, Кай… хотя многие назвали бы его проклятием. Вы совершенно не способны любить.
— Разумеется, — усмехнулся Бенедикт, — с точки зрения большинства здравый рассудок — это проклятье. В стране слепых зрение считается болезнью. Особенно когда оно открывает неприглядные истины, которые можно игнорировать, обманывая себя в темноте. Например — что эта ваша любовь ничуть не более возвышенна, чем понос. Та же болезненная жажда удовлетворить некую неприглядную потребность ниже пояса, затмевающая все прочие мысли… но понос люди почему-то не идеализируют и не провозглашают смыслом жизни. Хотя из-за поноса не совершено и миллионной доли всех глупостей, гнусностей и преступлений, которые совершаются из-за любви.
— Да, да. Теперь нам уже известны ваши взгляды. Точнее говоря, теперь нам известно, что вы придерживаетесь их на самом деле, а не как те светские циники, которых я помянул раньше. Хотя бы это мы делать научились — определять, насколько человек способен любить, до того, как пошлем его к Изольде. Как я уже сказал, вы — только второй, кто не способен. Первым был отказавшийся философ, и взгляды его таковы, что его нельзя ни купить, ни запугать, к тому же ему уже за семьдесят, и он не в лучшей физической форме.
— А меня, стало быть, купить и запугать можно.
— Вам можно предложить взаимовыгодную сделку. Ничуть не противоречащую вашим принципам. Разве вы не ненавидите любовь? Не считаете ее худшим из человеческих безумий?
Любовь — не просто злейший враг ума, Она — вершина несвободы. Приносят беды голод и чума, Но с ними борются народы; Когда ж рабу мила его тюрьма, То будут вечными невзгоды.— процитировал Игнус. — Ваши стихи.
— Ранние. Хотя и неизменно справедливые.
— А сейчас — чрезвычайно актуальные.
— А ничего, что я вообще-то способен любить многие вещи? Например, груши или дыни. Или вечерние пейзажи. Или, кстати, хорошую поэзию. Вы будете смеяться, но есть даже парочка стихов про любовь, которые мне нравятся. Я не разделяю чувств их авторов, но не могу не восхищаться совершенством формы. Правда, таких всего парочка. А больше всего я, пожалуй, люблю одиночество.
— Кай, ну мы же с вами взрослые серьезные люди. К чему эта игра словами?
— И вы хотите, чтобы я убил для вас Изольду.
— Не только для нас. Для всех. Для спасения мира от того самого рабства, которое вас всегда так возмущало.
— Не переубедил ее, скажем. Не обезопасил каким-то другим способом. А убил.
— Увы, но только ее смерть дает гарантию, и вы это понимаете. Вы разумный человек, так что обойдемся без пафосных слов.
— Я, конечно, почти вдвое моложе этого вашего философа и в лучшей форме. Но я не солдат и не секретный агент. Я никогда никого не убивал.
— Только не говорите, что вам претит сама идея убить безоружную женщину. Вы только что грозили шпагой безоружному старику.
— Грозить не значит убить, и вы, на самом деле, далеко не беззащитны…
— Она тоже.
— Вот это-то меня и волнует. По-вашему, я должен как-то пробраться через тысячи охраняющих ее преданных фанатиков в ее лагерь или что там у нее…
— Замок. В Беллиандских горах.
— Тем более.
— Но вам не придется прокрадываться туда тайно. Вы явитесь открыто. И она вас примет. Какая женщина откажется заполучить в число своих рабов лучшего поэта Империи?
— За комплимент спасибо, но я не падок на лесть. Хотя и знаю себе цену. Допустим, я явлюсь пред ее светлые очи… или какие там они у нее?
— Черные.
— Прелестно, как в пошлой песенке… Она знает о существовании людей, неподвластных любви?
— Об этом надо спрашивать не у меня, — пожал плечами Игнус.
— Думаю, что знает. Если у нее уже тысячи поклонников, не думаю, что ни разу не случалось осечки. А если даже беспечна она сама, наверняка не беспечны те, кому она поручила свою охрану. Ну или не охрану, почетный эскорт, неважно. Какие-нибудь крепкие парни с мечами вокруг нее наверняка обретаются. Хотя бы из чисто эстетических соображений — как вы только что сказали, какая женщина откажется… И изнывают от невозможности послужить своей госпоже делом, а не одним лишь молодецким видом. Так что меня наверняка тщательно обыщут.
— Это не имеет значения. Вам не понадобится оружие, чтобы убить ее.
— Вы надеетесь, что я сделаю это голыми руками?
— Не обязательно руками. Чем угодно. Видите ли, это новейшее достижение имперских алхимиков. О такой возможности она и ее люди совершенно точно не знают. Вы выпьете одну субстанцию… после чего ваше тело начнет вырабатывать яд. Безвредный для вас, — поспешно добавил Игнус. — И для любого мужчины, в том числе, разумеется, и для тех, что будут вас обыскивать. Но смертельный для любой женщины. Любая жидкость вашего тела убьет ее.
— Вы хотите, — брезгливо поморщился Кай, — чтобы я все-таки притворился влюбленным в нее и…
— Нет. Я же сказал — мы не требуем ничего, что противоречит вашим принципам. Вам не придется с ней совокупляться или даже целоваться, если на то пошло. Достаточно простого прикосновения, если кожа будет хоть немного влажной. Или, скажем, плевка, если вам все же не дадут до нее дотронуться.
— Убить любовь, наплевав на нее, — усмехнулся Кай. — В этом что-то есть. Но что потом? Меня же растерзают.