Лекарство от любви

Нестеренко Юрий Леонидович

— Лучше некуда, — с притворной угрюмостью буркнул Бенедикт, стараясь не выдать своего волнения; он, разумеется, надеялся, что это то, чего ждет он, а не то, что думает надзиратель. — В тюрьме вот сижу.

— И, что тюрьма? Я вот тоже, почитай, всю жизнь в ней сижу, а разве ж какая красавица мне гостинцы принесет?

Кай пожал плечами, не желая вступать в дискуссию. Словоохотливый надзиратель, подбодрив его пожеланием «не вешать нос — и здесь люди живут», оставил каравай на столе, затем кивнул на несъеденный тюремный обед:

— Забирать, что ли — или, может, потом съешь? Смотри, у нас тут два раза в день кормежка — следующая порция только утром будет.

— Ничего, — усмехнулся Кай, — мне теперь есть чем перекусить.

— Ну, как знаешь, — тюремщик забрал миску и вышел.

Кай

выждал для уверенности еще некоторое время, затем взял каравай. Тот был небрежно проткнут в паре мест ближе к середине в поисках спрятанных предметов, но Бенедикта это не смутило — он был уверен, что испекшие этот хлеб знали, куда именно обычно тыкают проверяющие.

Действительно, стоило ему разломить каравай, и он увидел внутри тонкую веревку, свернутую кольцом вдоль боковой корки, и торчавший из мякоти уголок сложенной бумаги. Первым делом он вытащил и развернул послание.

«НЕ ПЕЙТЕ ВИНА!»

Какого еще вина, успел удивиться Кай — во-первых, никакого вина и не было, во-вторых, он был убежденным трезвенником (опровергая еще один популярный стереотип о поэтах), и они, изучившие «не только его творчество», должны были это знать… Но уже следующая фраза прояснила ситуацию:

«В нем сильное снотворное. Впрочем, скорее всего вам его и не передадут».

Ах, вот в чем дело. Вот почему надзиратель сказал «гостинцы», а не «гостинец». В столице девушке, пытающейся передать арестанту хлеб и вино (наверняка какое-нибудь дорогое и качественное), лишь строго сказали бы, что алкоголь заключенным не положен. Но то в столице, под боком у всевидящих магов, способных вскрыть любую мелкую коррупцию (и не раз с помпой это делавших). Здешние нравы проще. Здешние тюремщики, мысленно посмеявшись над наивностью «поклонницы», приняли у нее передачу, чтобы хлеб отдать по назначению, а вино всей сменой распить в караулке. Во главе с начальником, который должен строго наказывать их за подобные вещи…

Дальнейшие инструкции предписывали дождаться темноты, перепилить решетку (гибкая пилка также была запечена в хлеб), оставив снизу минимум один штырь, зацепить за него середину веревки, сбросив вниз концы (половинной длины должно было хватить до земли) и, спустившись, сдернуть и забрать веревку с собой. (Веревка была очень тонкой и совсем не выглядела способной выдержать вес человека, даже сложенная вдвое — но Кай сразу понял, что она паучья, и на ней можно было бы спустить сразу десяток человек. Паутина впятеро прочнее стали того же диаметра, но заставить пауков ткать нити, пригодные для плетения длинных веревок, могут только маги. Паучьи веревки стоили очень дорого.) Городские ворота по ночам теперь, в связи с «особым положением», закрывались, но через стену можно было без большого труда перелезть в нескольких местах; схема на бумаге указывала, как пройти к ближайшему. С другой стороны будет ждать оседланная лошадь, привязанная к одинокому дереву. В ее седельной сумке — провизия на два дня пути, карта и офицерский мундир, который поможет преодолеть кордон на ведущей в горы тропе. Часовым надо будет сказать пароль. Далее следовать маршрутом на карте до встречи с людьми Изольды — или, если получится, до самого ее замка…

Прочитав пароль, Кай коротко хохотнул. Таковым служило крайне грязное и непристойное ругательство в адрес Изольды. Вряд ли это было лишь проявлением ненависти к ней. Рассчитывают, что влюбленный не сможет произнести таких слов в адрес объекта своей страсти — даже притворяясь в интересах ее же дела? Ну или, по крайней мере, не сделает это достаточно убедительно…

Кай подкрепился караваем (который действительно был отменно вкусным), подождал еще какое-то время, прохаживаясь в нетерпении по камере (сколько там нужно стражникам, чтобы напиться?), а затем решительно взялся за пилку. До заката было еще далеко, но подготовить все к бегству можно заранее.

Решетка в окне состояла всего из трех вертикальных прутьев, правда, довольно толстых. Глядя на нее, Кай подумал, что тюремные окна — это такая же глупость, как и конфискация поясов и шнурков. Зачем делать окна такой формы, что через них можно пролезть, и забирать их решетками, если можно было

бы сделать узкие и длинные щели, через которые не протиснуться в принципе? Впрочем, да здравствует глупость, помогающая умникам достигать их целей…

Кай боялся, что визг распиливаемого металла разнесется по всем окрестностям и достигнет ушей тюремщиков, но звук, издаваемый мелкозубой пилкой, оказался совсем не таким громким, а дежурная смена, вероятно, в это время уже беспробудно дрыхла, уронив головы на стол. Прутья покрывала ржавчина, но внутри они оказались вполне крепкими. С первым распилом Кай провозился около четверти часа; когда он закончил (оставив маленькую перемычку, чтобы решетка выглядела целой до самого последнего момента), его рука ныла от усталости, а пилка раскалилась так, что обжигала пальцы.

На все шесть распилов со всеми передышками у него ушло, таким образом, более полутора часов, за каковые он неоднократно помянул Светлый Совет различными затейливыми словами. Такое впечатление, что его побег готовили не сильнейшие маги известного мира, а подмастерья с соседней улицы! Неужели не могли прислать ему какой-нибудь амулет или эликсир, который уничтожил бы проклятые прутья в считанные мгновения? Да, большинство подобных вещей работают только тогда, когда их применяет сам маг — но не все, отнюдь не все. Паучью веревку вон прислали — хотя она, конечно, не является собственно магической, и ее можно купить в обычной лавке… Едва ли Изольда способна учуять какой бы то ни было магический артефакт с такого расстояния. Или они боялись, что их посылка все же попадет в руки стражников, и те догадаются о причастности Светлого Совета к побегу государственного преступника, который и в розыск-то был объявлен за нарушение правил, установленных самим Советом? Тогда бы, конечно — особенно с учетом местного уровня дисциплины — поползли слухи, ставящие под угрозу всю операцию… но все равно, демоны бы их побрали!

Кай дождался, пока стемнеет. Никакого огня заключенному, конечно, не полагалось — впрочем, таковой ему и не требовался. Кай аккуратно допилил прутья до конца — это потребовало лишь нескольких движений — и вытащил их. Левый прут был отпилен так, чтобы снизу остался шпенек, достаточный для зацепления веревки. Кай выглянул в окно и внимательно оглядел погруженные во мрак окрестности. Безусловным достоинством его камеры было то, что окно выходило не во внутренний тюремный двор, а наружу. Напротив была какая-то лавка; обыкновенно лавки располагаются на первом этаже, а сам хозяин живет на втором, но света не было ни там, ни там (во всяком случае, насколько Кай мог рассмотреть, глядя сверху). Неосвещенная улица была пуста. Оставалось решить еще одну проблему: Кай понимал, почему ему прислали именно тонкую паучью веревку — сорок ярдов обычной просто не поместились бы по периметру каравая — но, несмотря на навязанные через каждую пару футов узелки, спуск по такой тонкой веревке грозил рассечь ему руки. С помощью пилки Кай располосовал материю тюфяка на длинные ленты и замотал ими кисти на манер рукавиц. Еще раз выглянув в окно — внизу по-прежнему никого не было — он решился и принялся быстро стравливать вниз оба конца веревки.

Вылезти ногами вперед через довольно маленькое все же окно оказалось непростой задачей (если бы оно не находилось прямо над столом, пожалуй, у него бы и вовсе ничего не вышло); он бросил куртку в камере, чтобы легче было протиснуться, но все равно разодрал о шпенек штанину и рубашку (расцарапав ногу и бок, соответственно), и некоторое время висел в проеме, навалившись грудью на его нижний край, раскорячив локти, чтобы не вывалиться раньше времени, и тщетно пытаясь захватить неощутимую сквозь сапоги тонкую веревку ногами, одолеваемый двумя мыслями — что будет, если он сорвется, и что будет, если в камеру прямо сейчас кто-нибудь войдет. Но ни того, ни другого не случилось, и ему все-таки удалось надежно захлестнуть веревку вокруг сапог и, перебирая забинтованными руками, выползти наружу. Веревки врезались в ладони даже сквозь повязки, и Кай похвалил себя за предусмотрительность — вздумай он спускаться с голыми руками, пожалуй, рассек бы их до кости. Теоретики, готовившие его побег, и не подумали предупредить его о такой опасности, Вольдемар их побери! Обо всем приходится думать самому…