Лекарство от одиночества
Шрифт:
«Надо будет их поблагодарить. Когда-нибудь потом. Когда я найду в себе силы отлепиться от Мишки», – мелькает в голове здравая мысль, и все вокруг снова меркнет.
В следующий раз я себя осознаю уже в каюте. Мишка теплый, переодетый в сухое и завернутый в одеяло. Сидит у меня на руках. Я покачиваю его и что-то напеваю… Юра с нами, рядом. Он тоже уже в сухом. В отличие от сына, Юре мы не брали одежду на смену. И где он откопал свой наряд – спортивные штаны и худи, остается только догадываться.
Остаток вечера в памяти откладывается вспышками. Вот мы сходим с яхты,
– Эля, давай я его понесу.
– Нет! – рявкаю я, осторожно, с сыном наперевес перебираясь с покачивающейся палубы на понтон.
Машина, дорога, кажущаяся бесконечной... Встречные огни фар, от которых воспаленные глаза начинают сочиться солью. Я жмурюсь и скольжу губами по темным волосам крепко спящего сына. Чувствую на себе Юркины взгляды в зеркале заднего вида… Все вспышками, да. Какими-то выхваченными в хаотичном порядке подробностями.
– Давай я его понесу.
– Нет. Просто дверь открой.
Дом встречает нас звуками работающего телевизора и ароматами ужина.
– Как погуляли? – выглядывает из гостиной свекровь.
– Хорошо. Только устали. Мы сейчас же ляжем.
Когда Мишка родился, его сразу отселили в отдельную комнату, ведь Юре нужно было как-то высыпаться. Но сегодня мне плевать на заведенные правила. Я укладываю сына рядом с собой и вырубаюсь, стоит только щеке коснуться подушки. Утром мне требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Зевнув, нащупываю телефон. С удивлением гляжу на многочисленные сообщения в мессенджере.
«Как вы? Как Миша? Мы волнуемся», – Вера.
«Эль, прости меня, дурака. Ты же понимаешь, что я ничего такого не хотел? Всю ночь не спал – ругал себя», – Славка.
Схлынувшие было эмоции опять накатывают. Резко сажусь, утыкаясь лицом в ладони.
– Тщ-щ-щ, Элечка, все хорошо, – проникает в меня голос… свекрови?! Я подпрыгиваю от неожиданности, ведь…
– Мама? Какого… Вы чего тут? Сколько вообще времени?
– Тщ-щ-щ, Элька, не ори. Мишку разбудишь.
Одиннадцатый час! Мишке давно пора вставать. У нас садик, и вообще… Отбросив одеяло, нащупываю маленький кулачок и с жадностью прижимаю к губам. Страх потери настолько острый, что у меня, как у последней алкашки, трясутся руки.
– Ну, ты чего, девочка? Все хорошо.
Ага. Много она знает. Или… Впиваюсь взглядом в лицо свекрови поверх Мишкиной темной макушки. Да нет! Ну, нет же! Юра не мог ей сказать. Тогда чего Любовь Павловна здесь расселась? Спросить? Как-то неудобно. Не зная, как поступить, машинально касаюсь Мишкиного лобика ладонью, проверяя температуру. И чувствую, как меня обнимают…
– Мам? – удивленно похлопываю по спине всхлипывающую свекровь.
– Элечка, ох, Элечка…
– Да что случилось-то? – пугаюсь.
– Прости, дурочку! Нервы ни к черту, хотела тебя поддержать, а получилось, что сама раскисла.
Не скрывая удивления, наблюдаю за набирающей обороты истерикой. Обычно сдержанная, сейчас моя свекровь едва справляется с эмоциями.
– Такое горе. Как только Юра это все переживет!
– Вы о чем?
– Ой, Элька, а то ты не знаешь! – рыдает Любовь Павловна. – Но ты
Сижу, хлопаю глазами, как дура. Для человека, который меня ни в чем не винит, вопрос свекрови звучит слишком требовательно. И все уже вроде бы понятно, а я никак не могу поверить, что Валов втянул в это еще и стариков. Зачем? Зачем он это сделал? Я хочу понять, и не могу.
Мишка возится, темные ресницы дрожат – того и гляди проснется. И мне по-хорошему нужно срочно решать, что делать дальше, как выстраивать диалог. Но ведь ничего толкового на ум не приходит, и я лишь растерянно тру виски. Ощущение нереальности происходящего, преследующее меня в последние дни, достигает своего пика. Глядит на меня из сонных Мишкиных глаз:
– Мама…
– Привет, мой хороший. Выспался? Пойдем умываться или еще поваляемся?
– А как зе садик? – смешно хмурится мой сыночек.
– А садик мы с тобой благополучно проспали! Представляешь?
– Значит, мы в него не пойдем? Уллла! Баба, мы не пойдем в садик!
Мишка подпрыгивает на кровати и падает в руки свекрови.
– Осторожно, – рыдает та. – Здесь угол, расшибешь лоб! – и целует его, целует. Будто печати ставит. У меня в носу колет. Юра-Юра, ну и кому ты лучше сделал?
«Спасибо, что предупредил меня насчет родителей», – выбравшись из постели, набираю мужу сообщение в мессенджер. Он тут же перезванивает. С намеком ткнув пальцем в телефон, я выхожу из комнаты поговорить. В этом разговоре мне не нужны свидетели, несмотря на то, что Юра решил иначе. И пофиг, что подумает свекровь.
– Ты про что?
– Конечно, про то, что ты все им рассказал. Зачем? Без этого было не обойтись?
– Не знаю, – голос мужа звучит убито. – Мне показалось, что они имеют право знать.
– Что знать? Что у них был внук, а теперь нет? Ты об этом?
– Не передергивай!
– Уверен, что я передергиваю?
Тишина в трубке вибрирует от напряжения, сердце колотится, отдавая в уши.
– Ты хоть представляешь, что я сейчас чувствую?
– Да. Думаю, да… Мне тоже, знаешь ли, нелегко. Я хотела ребенка. Твоего ребенка, Юра…
– Эля…
Мы снова замолкаем, тяжело дыша в трубку.
– Ты же любишь его… – скулю я. – Вас столько связывает, Юрка. Неужели ты этого больше не чувствуешь? А как же эти все – не тот отец, кто родил, а тот, кто вырастил?! Выходит, херня это, да, Юр? Гены важнее?
Я сбрасываю вызов, понимая, что не смогу продолжить без слез, без истерики. Приводить аргументы, какие-то доводы, не смогу найти нужных слов. Без сил оседаю на верхнюю ступеньку лестницы. Прижимаюсь к стене разгоряченным лбом. Боль в груди выжигает душу до черных обугленных краев. И в этой пустоте звенит мыслишка – а ведь это все из-за него. Это он бесплоден. Да если бы не Юра, мне бы вообще не пришлось проходить через ад ЭКО, бросая на это все свои силы, все здоровье и время! Да если бы не он, я бы окончила институт, я бы… Зарывшись руками в волосы, вскакиваю на ноги. Нет, Эля, нет…Прекращай. Такие мысли тебя совершенно не красят.