Лекарство от скуки
Шрифт:
— Ты спятила.
— А как по мне, так, нет ничего прекрасней! — Поделилась я, чувствуя странную лёгкость внутри. Вдохнула полной грудью, руки раскинула в стороны. Словно крылья выросли и ты, наконец, смог взлететь. Когда-то давно все люди умели летать, но грехи, собственные грехи лишают этого навыка, заставляют о нём забыть. А я вот вспомнила. И мне хорошо.
Рассмеялась тогда, как шальная, глаза закрыла, наслаждаясь, в этих ощущения купаясь как в роскоши! А когда опомнилась, оказалась в квартире совершенно одна. И лёгкости больше не было. Только истерика, которая на куски разрывала, которая слёзы, крики из меня выдавливала! Больно до отвращения. Тошнота подкатывает, и я понимаю, что справиться с ней не могу. А ещё страшно.
В истерике бутылку красного вина схватила, на ходу откупорила. По сторонам оглядываясь, с крупной пробивающей тело дрожью не справляясь, сделала глоток, второй, третий. Вокруг появились странные звуки. «Галлюцинации» — отмахнулась я. Нет здесь ничего и никого. Тихо всё. Это сердце моё бьётся, колотится, заходится в панике и окутывающем сумасшествии. Оглянулась, а сзади тени. Грозные, страшные. Они подкрадываются, они схватить хотят. Но умом понимаю, что теней тоже нет! Иллюзия… Обман… К стене спиной прижалась, и дыхание чужое слышу. Отвратный запах изо рта, лязганье железных зубов! Застонала в голос и с места сорвалась. В спальню. Вот только пилюли не спасли. Ни одна, ни две, ни пять! Весь пузырёк в ладонь высыпала, и таблетки в рот затолкала. Протолкнула их беспорядочными глотками вина. Стало тише. Стало спокойнее.
Нашла себя сидящей на полу у прикроватной тумбочки. Будто со стороны смотрю. То ли сплю, то ли захожусь в бреду, а в голове мысли путанные: «Я сделала всё так, как хотела, я справилась, смогла! Раздавила и приполз! Благосклонности найти хотел, а не вышло!» Только облегчения они не приносят. Лишь смуту: «А того ли хотела? А к тому ли стремилась? И всё ли сделала правильно?» Множество… бесконечное множество вопросов. И ответы на них. Громкие! Нудные! «Не того, не к тому, не было ничего правильного!» Открыть глаза не получается. Веки тяжёлые не слушаются. Пить хочется — я к бутылке тянусь, а руки свинцовые не шевелятся. И шею будто удавкой кто оплетает. Дышать тяжело. Горло спазмом хватает, из груди последний воздух с хрипом вылетает. Уже не страшно. Уже всё равно. Черти в аду потирают руки. Или копытца?.. Что там у них?.. Они аплодируют. Слышны овации, но ни один не просит повторить. Эта роль исполняется только один раз. Они тянут на себя. Выволакивают бессмертную душу, оставляя всё лишнее. Тело им ни к чему. Страсти к телу они не имеют. И в один момент страх отпускает, уходит… И пустота вокруг почему-то становится осязаемой.
Глава 22
Я посмотрел на голую Анжелку и устало прикрыл глаза.
— Одевайся и уходи. — Выдохнул и сам с постели поднялся.
Штаны натянул, смятую пачку сигарет подобрал с пола, взглядом нашёл зажигалку, но не закурил. Покупаю, распаковываю, а не курю. Бесит всё. Не знаю, что будет дальше, что уже сегодня ждёт, оттого и ломает меня. Измайлова держит на коротком поводке. Выбрала идеальную дистанцию. Когда вроде и рядом, вроде вижу её, в курсе дел, а подрочить свою миленькую ножку белая госпожа верному питомцу не позволяет. С*ка! Зашвырнул пачку в дальний угол, не зная, как эту злость из себя выгнать. На Сороку оглянулся, а она всё ещё в одеяло кутается, глаз с меня не сводит.
— Ты не слышала?! — Прикрикнул и губы поджал, понимая, что на ней сорваться могу. Выдохнул. На хрен мне её истерики сейчас не упали. — Я хочу побыть один. — Выговорил сквозь зубы, глядя на неё исподлобья. Анжелка смягчение тона восприняла по-своему и всё же вздумала что-то вякнуть. И шею уже вытянула, и глаза округлила. Ругаться она не умеет, и оттого слёзы подступили к глазам.
— Я тебе девочка по вызову, что ли? — Голос дрогнул, и этого было достаточно, чтобы Анжелка почувствовала, что проиграла схватку, в неё не вступив. — Позвал — пришла, пальцами щёлкнул и тут же исчезла! — Всё же выдавила свою правду.
— Ты
— Я тебя не понимаю… — Выдала, стоило только отвернуться. — Ты бешеный какой-то стал. Я боюсь тебя. Боюсь, когда тебя нет, и ещё больше боюсь, если рядом…
— Тебя голой на улицу выставить, чтобы дошло? — Хмыкнул и к Анжелке приблизился. За локоть её придержав, из постели вытащил. Стопку одежды в руки втолкнул и к двери в ванную комнату подвёл. — У тебя пять минут.
Она ушла, бросив в мою спину презрительный взгляд. Мысленно этот её взгляд стряхнув, о своём задумался. Сколько раз в подобном положении оказывался?.. И как до этого дошёл?..
Я не хороший и не правильный. Всё себе в угоду, себе в удовольствие. Плевать мне на чужие желания и слабости, только свои признаю. Никогда не прогибался под обстоятельства. Характер, мать его так… а тут… как мальчик перед ней ломаюсь, слова подбираю, моменты. Когда прогоняет молчу. Когда руку протянет, как любит Измайлова говорить, псом бродячим себя чувствую. Сам в её ладонь толкаюсь, и стон удовольствия сдерживаю. Позволяю подминать под себя. И личность, и характер. Укусить хочу, а на деле только рычу, и то в сторону. На сколько ещё меня хватит?.. На пачку сигарет, что так и лежала в углу, посмотрел с тоской. Оделся и к Наташе пошёл.
Вспомнил, как вчера разошлись, и сплюнул с досады, на месте остановившись. На улице стемнело. Ветер неприятный поднялся. Отрезвляющий. Лицо её отстранённое вспомнил, взгляд пустой. И признания все мои как в пропасть! Измайлова хотела играть во взрослую девочку. В девочку, у которой есть ответственность. А таким девочкам не престало соблазнять малолеток вроде меня. Разница в шесть грёбанных лет, а ведёт себя так, будто на полжизни старше! И выкручивается, выворачивается, не зная, как объяснить то, что объяснений не требует. Не понимает, что жить здесь и сейчас нужно. И что со мной делает не понимает… не хочет понимать.
Испугалась вчера. Не должна была видеть меня, но увидела. Разглядела это странное состояние между вымыслом и реальностью. Когда ещё от животного азарта не отошёл, когда человеческую сущность на себя не примерил. Зверем быть проще. Там всё понятно. Жизнью воротит сила и прав тот, кто оказывается сильнее. Этой ночью прав был я. Стоило вымыться, вычиститься, прежде чем к Измайловой заявиться, но желание видеть её, чувствовать, было куда сильнее естественных потребностей. А ведь я всего лишь хотел рядом быть. Знать, что в порядке, что спокойна. Но Измайлова чувствовала меня ничуть не меньше, чем я её. Подсела. Только признавать не хочет, что это не просто секс, не просто желание, а что-то большее, совершенное. Оттого и выскочила на улицу, прижалась, словно защиты искала. Но принять меня та-ко-го!.. просто не смогла…
Я вцепился пальцами в волосы, не зная, в какой момент она решит меня из своей жизни вычеркнуть навсегда… На самом деле, сегодняшний день подходил для этого идеально. Она вымотана, устала. Она подводит итоги. Совсем скоро круг замкнётся и я должен успеть вытянуть её из того ада, в который погрузилась. А Измайлова не хочет меня уже сейчас. Это решение отобразилось на её лице. Она девочка упрямая, на своём стоять будет. Сломать в таких случаях проще всего. Сломать, а потом долго и упорно любить свою куклу. Ту самую, в которой не осталось ничего живого. Я нервно обвёл губы языком: какого хрена! Не глупая ведь! Пойдёт за сильнейшим, если хоть что-то в голове осталось. «А осталось ли?..» — возник резонный вопрос и я с места сорвался, в машину запрыгнул. Пока стоял на светофоре, Измайлову набрал и зло губу закусил, понимая, что не отвечает. Взвыл в голос, зарычал. Слишком хрупкая, слабая, ранимая… Она и сама рада не была, что эту кашу заварила! Вчера, как только кабинет Громова покинула, понял это. Вчера понял, но не поддержал. Намерено по напряжённым нервам словами жёсткими царапал, хотя защитить!.. ото всех, от всего защитить надо было!