Лёлишна из третьего подъезда
Шрифт:
А Владик там — то есть на кухне — делал суп.
На мальчишке был передник, который ему подарила Лёлишна.
Рукава рубашки засучены.
А руки — в крови.
???
Во всяком бою бывают раны. А он вел бой — с картошкой, свёклой, луком, капустой, морковью…
Видите, как много врагов?
А он один!
А его руки, которые гражданин милиционер дядя Горшков считал золотыми, оказались деревянными — ничего они не умели делать.
Только резались — словно нарочно лезли
И странно было Владику всем этим заниматься. Ещё вчера был он беззаботным человеком, слонялся себе по улицам, делал что хотел (то есть ничего не делал).
И вдруг…
Суп. Передник… И все руки в крови.
— Ой! — вскрикнула Лёлишна, войдя на кухню. — Эх ты, неумейка!
— Только не ругаться, — предупредил Владик, — надоело. Лучше похвали.
— Конечно, ты молодец. В общем. Йод у вас есть?
Вскоре Владик сидел в углу на табуретке, разглядывая свои руки, покрытые тёмно-коричневыми пятнами, а Лёлишна ловко чистила овощи.
— Ничего я не понимаю, — вдруг сказал Владик, — жил я, жил, не тужил, и вот тебе…
— В том-то и беда, что не тужил. А тебе надо тужить, обязательно надо.
— Почему?
— Сам должен понять, почему.
— Включаю мозговую систему на полную мощность, — сказал Владик. — Думаю. Но — не понимаю.
— Ещё подумай.
Владик осторожно склонил голову набок, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит, поморщился и сказал:
— Плохо моя мозговая система действует.
— А ты не торопись, — посоветовала Лёлишна.
Через несколько минут Владик обрадованно крикнул:
— Есть! Я единственный мужчина в семье. Это раз. Я настоящий мужчина. Это два. Значит, я должен тужить? А ты кто? А тебе надо тужить? Ты единственная женщина в семье? Настоящая женщина, да? Здорово моя мозговая система работает, а?
— Не знаю. На вопрос ты не ответил.
— Отвечу когда-нибудь. Когда подумаю побольше. Тяжело всё это. — Владик вздохнул. — И ничего уж не поделаешь. — Он опять вздохнул, ещё громче. — Зато и в колонию не попаду. В общем, буду жить и тужить на полную мощность.
Сказал он это таким жалобным тоном, что Лёлишна чуть не рассмеялась.
— Тебе хорошо, — завистливым тоном проговорил Владик, — ты девчонка. Ты всё умеешь. Ты тужить умеешь.
Выступает Григорий Ракитин!
Он задумывает номер, какого еще никогда не было ни в одном цирке мира!
Горшков шёл торжественно.
Он был абсолютно уверен, что Григорий Васильевич, увидя, как живёт Владик, близко к сердцу примет его судьбу.
И поможет.
И тогда ему, Горшкову, станет легко и радостно.
— Я ведь Владика ровно родного сына жалею, — сказал Горшков, — просто подумать боюсь,
Но не знал Горшков, что теперь он уже не один заботится о судьбе бывшего Головёшки.
Увидев нежданных гостей, Ксения Андреевна посмотрела на них испуганно.
— Ничего не случилось, — успокоил её Горшков. — Вот привёл к вам на предмет знакомства гражданина артиста-фокусника. Может, он вашим Владиком подзаймётся.
— Спасибо вам, — растроганно сказала Ксения Андреевна, — только не понимаю я… Народ у нас с утра до вечера теперь. Суп вот сварили. Одежду Владику переделали. Тут вот вы пришли.
— Всё идёт правильно, — удовлетворённо произнёс Горшков. — Так и должно быть. Давно я об этом мечтал.
Григорий Васильевич сидел задумчивый, молчал, а потом спросил:
— А вы бывали в цирке, Ксения Андреевна?
— Была когда-то. А когда, уж и не помню. Владик вот недавно ходил, так рассказывал. Особенно про льва и про фокусы.
— Работать буду, телевизор купим, — сказал Владик. — Там тебе и цирк, и футбол, и кино с концертами.
— Ну, ждать, когда ты работать будешь, долго, — сказал Григорий Васильевич, — а цирк вы, Ксения Андреевна, скоро увидите.
— Ходить-то ведь я не могу.
— Организуем, — загадочно произнёс Григорий Васильевич. — Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе.
И, церемонно откланявшись, он ушел.
И слышно было, как, закрыв дверь, засвистел весёлую песенку.
— Магомет, — задумчиво проговорил Горшков, — гора. Магомет не идёт, гора идёт. Ничего не понимаю.
— Это пословица такая, — сказала Ксения Андреевна, — я по радио слышала. Значит: если кто-то к кому-то не идёт, так тот сам прийти должен.
— Понятно. Только — почему бы прямо не сказать? Всё у них, у артистов, с выкрутасами. Будем надеяться, что не подведут. Ни горы, ни Магометы.
А Владику было и радостно, и тревожно. Почему радостно, это вы, конечно, понимаете.
А тревожно ему было оттого, что жизнь его менялась. И менялась резко. А резко менять привычную жизнь так же трудно, как на большой скорости резко сворачивать в сторону. Вдруг навернёшься?
Словно догадываясь о состоянии Владика, Горшков сказал:
— Конечно, враз-то трудно по-новому жить начинать. Но постепенно привыкнешь. Если Магомет к горе не пойдёт, она на него обвалится.
Случайно взгляд его упал на окно, и Горшков встал и начал внимательно следить за тем, что происходило во дворе.
И Владик встал рядом.
Увидели они нечто непонятное.
Григорий Васильевич разгуливал по двору, словно измеряя его шагами, останавливался, оглядывался.
— Дом, что ли, он тут строить собирается? — спросил Владик.