Лемартес
Шрифт:
— Верно.
«Что вызывает Жажду? — мог бы спросить я. — И что вызывает Ярость? Неужели ты не видишь разницы? Не отличаешь инстинкт от страсти?»
Он машет рукой, отказываясь от спора.
— Тогда решено: первый удар нанесет Рота Смерти. Главная цель — убить пророка изменников. Неизвестно, исчезнет ли после его гибели демонический феномен, но проповедника нужно устранить, поскольку он управляет ордой, союзной Кровавым Ученикам. Минимальная задача — ослабить оборону противника настолько, чтобы Четвертая рота смогла
«Флегетон» вновь изрыгает пламя, и капитану приходится умолкнуть. Теперь он все же смотрит на город и по-змеиному гибкую колонну перед ним.
— Улей Профундис ждет своих освободителей, — добавляет верховный судия.
Совещание заканчивается, и сержанты расходятся по отделениям. Я иду к «Носорогам» Потерянных в сопровождении Корбулона.
— Тебе известно, что Кастигона обуяла Красная Жажда, — произносит жрец.
— Да.
— Также ты должен знать, что мне удалось вытащить его из хватки одержимости.
Корбулон явно ожидает, что я увижу в этом надежду на лучшее.
— Два наших проклятия нельзя сравнивать в данном аспекте, — отвечаю я.
— Думаю, вполне можно. Особенно учитывая то, чего мы с тобой добились сегодня.
— О чем ты?
Жрец глядит на меня, сдвинув брови.
— Ты не помнишь?
— Нет.
— Когда вы убивали мордианцев, я говорил с тобой. Звал тебя по имени. Ты внял моему голосу и, следуя за ним, вернулся к свету здравомыслия.
В тот момент я слышал себя, а не Корбулона.
— Твой голос не достиг меня.
— Уверен, что нет? Может, в какой-нибудь измененной форме?
У меня нет определенного ответа.
— Что-то позвало тебя из мрака неистовства, — продолжает верховный жрец.
Верно, но что именно: его голос или моя воля? То и другое вместе? Если Корбулон хотя бы отчасти прав, не указывает ли это на возможный успех? На то, что жрец все-таки сможет отыскать ключ к нашему спасению?
Возможно, мой скептицизм вызван нежеланием принимать помощь братьев. До сих пор я удерживался на краю бездны Черной Ярости, полагаясь только на собственную веру и силу воли.
— Да, что-то позвало, — неопределенно соглашаюсь я.
Корбулон трактует мои слова в свою пользу, но в них вложен противоположный смысл.
Я не согласен со жрецом.
Однако мысль, что исцеление реально, пускает корни в моей душе. Хочет разрастись в надежду. Подавляю ее. Такая слабость недопустима. Опасно даже желание поверить Корбулону.
Мы подходим к «Носорогам». Из бронемашин доносятся исступленные тирады моих братьев. Приглушенные молитвы, декламации, угрозы, рыки. Сангвинарный жрец с минуту вслушивается в них, после чего смотрит вдаль, за баррикаду и свирепую толпу на равнине, в сторону Профундиса и колонны.
— Если эта мерзость утопит тебя, ты, возможно, уже не выплывешь, — говорит он.
— Никогда не выплывал, — напоминаю я. —
С каждой секундой жизни, с любым вдохом, со всяким произнесенным слогом я пытаюсь удержаться на поверхности черного океана.
Красные всполохи. Образы Терры прорываются на передний план бытия.
— Ты понимаешь, о чем я, — произносит Корбулон. — Если случится худшее, тебе ничто не поможет.
Мне уже ничто не поможет.
— Безумие — не самое худшее, — заявляю я. — Нет ничего хуже поражения. Кровавый столп не помешает нам биться. В тебе больше нуждаются здесь.
— Сделаю для капитана все, что смогу, — помрачнев, обещает сангвинарный жрец.
Показываю на орду. Бесноватые непрерывно вопят, непрерывно пытаются добраться до нас, непрерывно умирают.
— Он в большой опасности, как и все прочие воины, поддавшиеся Жажде.
— Понимаю. Истребление не прекращается ни на миг, и воздух пропитан кровью. Но ты же знаешь меня, Лемартес, — я храню бдительность.
Да, я несправедлив к Корбулону.
— Верно.
Поворачиваюсь к боевым братьям, стоящим в карауле возле «Носорогов». Хочу приказать им открыть кормовые люки, но не успеваю — вокруг нас грохочет сама земля. Алая колонна утолщается и еще более неистово выстреливает в небо.
Верховный жрец вздрагивает. Внутри моего черепа прокатывается ударная волна, словно размягчающая бытие. Подо мной уже не твердь, а морок.
Враги стараются запутать меня.
Хорус меняет обличье Терры, но я вижу очертания Императорского Дворца. Неприятель пожалеет о своих жалких трюках! Он…
«Нет».
Почва вновь крепнет. Я крепче хватаюсь за реальность и молюсь, чтобы прошлое наполняло силой мою ярость, но направляло меня только настоящее.
Из «Носорогов» раздается вой. Мои братья, охваченные невообразимым страданием, молотят кулаками по корпусам машин. Мы должны преподнести им в дар битву с предателями. Воины не избавятся от терзаний, но найдут довольство в уничтожении мучителей. Этого достаточно.
Гибко извиваясь, потусторонний столп выбрасывает потоки неистовства, которые врезаются в нас, как приливные волны. Готовясь к сражению, я глубже погружаюсь в море ярости.
Поочередно заходя в бронетранспортеры, говорю с каждой группой братьев. Увещеваю их, молюсь вместе с ними. Воины слушают. Некоторые из них понимают меня. Мои речи не успокаивают Потерянных, ибо это невозможно, но их бешенство становится целенаправленным.
Нам нечего дать друг другу, кроме истребления врагов.
Пора. Прибывают водители, которые провезут Роту Смерти по равнине, но не до самой базы изменников, и выпустят на волю. Я забираюсь в среднего «Носорога» и сажусь, принимая оковы-фиксаторы. Входной люк захлопывается, теперь отсек освещен лишь тусклыми люменами. Рык пробудившихся двигателей сливается с рычанием Потерянных.