Лена Сквоттер и парагон возмездия
Шрифт:
— Как?
— БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ.
Провинция
Всякий раз, когда ты выезжаешь из Москвы в провинцию, появляется странное ощущение, которое можно сравнить лишь с посадкой за чужой и старый компьютер. Не понять с ходу, что более непривычно — то, что компьютер чужой и в нем нет твоих программ, или то, что он старый — мониторчик маленький, мышка проскальзывает, клавиатура хоть сверху и чистенькая, но в глубине забита пылью, а из-под нажимаемых клавиш нет-нет да и высунется чей-то волос… Если добавить к этому притормаживающий процессор
Мобильный интернет в Ельце, впрочем, был.
В России нет культуры провинции. Европейцу не придет в голову делить города на столичные и провинциальные. Для него это так же нелепо, как размышлять, какой «Макдоналдс» в городе главный, а какие — второстепенные. Matter of size. В России же любая провинция — бесконечная пародия с оглядкой на Москву, и все ее обитатели проводят жизнь с вывернутой назад шеей. Полагаю, именно это и возносит грязную, алчную и суетливую Москву на недосягаемый пьедестал центрального пупа России: короля играет свита. Москва — вечный жупел на горизонте. Москву и боятся, и любят. И ненавидят за это и ее, и себя. В Москву мечтает прорваться каждый, но не у каждого есть силы признаться себе в этом.
Комплекс немосквича — пожизненная родовая травма провинции, которая не лечится никогда. Даже перебравшись в Москву, провинциал до конца жизни будет морщиться, услышав мат, — так он постоянно доказывает самому себе принадлежность к культуре, потому что впитал с молоком матери позорное чувство, что он с обочины, а настоящая культура где-то там, за шесть часов плацкарты.
In theory ничто не мешает любому провинциальному городу сперва покрасить свои заборы, потом починить весь асфальт, а потом войти в ритм и пахать, пахать, пахать до тех пор, пока не выстроится вторая Москва, только размером с Токио, и не потянутся со всех сторон приезжие, привлеченные вспышками неоновых реклам, грохотом казино и сумасшедшим ритмом бизнеса. Что мешает? Лишь одно: каждый житель знает, если уж пахать по полной, то в Москве, а не здесь. Vicious circle.
Единственное, что приятно в провинциях, — это люди. Они, конечно, все пьют. А одеваются серо и однотипно, как милиционеры. В их домах ржавые батареи, полутеплые барашки кранов, похабнейшие ковры (мечта полковников в отставке) в стиле «украшай моя яранга», облезлая мебель и обои такой расцветочки, которой позавидует дизайн детских памперсов, которыми они тоже не пользуются, потому что это дорого, а тут не Москва. Но, verdammt, эти люди вместе с обоями и рассохшимися табуретками сохранили душу. Ту самую душу, которую москвич давно вынес на лестницу, а взамен купил в Икее практичный набор из восьми маленьких душек, пахнущих мылом, деревом и веревкой, — с беспрецедентной скидкой и лаконичной инструкцией по сборке.
Именно поэтому в Ельце можно, выйдя из здания вокзала, поймать случайную улыбку прохожего. В Москве все смайлы давно сползли с лиц и перекочевали в интернет. А в Ельце, поймав улыбку, можно улыбнуться в ответ, и жизнь вокруг тебя обустроится: прохожий остановится, объяснит дорогу, с ним можно не спеша поболтать о погоде и самым естественным образом получить приглашение на чай
В Ельце нас ждали дела, а для этого было бы неплохо привести себя в порядок и переодеться. Поэтому мы согласились на предложение милого прохожего и зашли к нему на чай. Меня не очень смущало, как отнесется наш случайный гостеприимец к тому, что девушки, уединившись в спальне для переодевания, выйдут оттуда двумя милиционерами. Я рассудила, что наверняка у него в глазах отразится какое-то внутреннее объяснение, и мне останется его просто озвучить. Проблемой стало не это.
— Дарья, вы идиотка? — спросила я тихо.
Она поежилась.
— Дарья, как это понимать?
— Другого не было.
— Откуда это вообще?
— Моя одноклассница работает гримером в театре Советской Армии, — быстро пробормотала она.
— Верю. Но что это?
— Я не знаю.
— И я не знаю. Я подняла со стула свои белые джинсики, нашарила на поясе смартфон и полезла в интернет. Интернет ворочался здесь с той скоростью, с какой монтажники тянут оптоволоконный кабель через канализационные коллекторы: мат, пауза, десять сантиметров уехало в люк, мат, пауза, еще десять сантиметров, петля зацепилась, мат…
В дверь деликатно постучали:
— Даша, Лена, я вам пока чай поставлю?
— Спасибо! — откликнулась я.
Наконец нашла чью-то домашнюю страницу, посвященную милицейским формам (господи, кто их делает по своей воле, эти страницы?), и дождалась загрузки картинок.
— Вы знаете, Дарья, что это такое? — Я покрутила на пальце белый берет и кинула на диван, где были разложены светлые блузы, черные, почти цыганские юбки и сложнейшие ременные уздечки в стиле BDSM. — Это даже не милицейская, это форма постовой регулировщицы тридцатых годов прошлого века. Полосатой палочки не прилагалось?
Даша трагически покачала головой.
— Честное слово, я не знала! Я не разворачивала даже!
— Даша, вы женшина вообще? Как это можно, принести домой новую одежду и не примерить?
Она снова тяжело вздохнула.
— Ладно, — скомандовала я, показав ей смартфон. — Надеваем. Вот на этой картинке — как это должно выглядеть.
— Как?! — удивилась Даша. — Это и надеваем?
— Это. Другого же все равно нет, верно? Да и в Ельце, glaube ich, это будет выглядеть органично.
— Но нас же вычислят тут же!
— Придется много отыгрывать лицом. Вы умеете играть лицом, Дарья Филипповна?
Госпожа Кутузова
Валерьянкой пахло уже на лестнице. Вдова Кутузова встретила нас такими заплаканными глазами, что мы могли одеться даже клоунами, и это бы ничего не изменило. За ее спиной маячили две старухи с тревожными совиными глазами, но они явно не имели здесь права голоса.
Я с полагающейся ленцой козырнула и вынула из-за пазухи визитку, показывая ее как удостоверение. Специально сверстала ее в виде удостоверения в триколоре с желтым гербом.