Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой
Шрифт:
С самого начала я склонялся к тому, что мы не должны брать с собой в самолет ничего, что может поставить под угрозу жизнь или здоровье пилотов. Даже на всякий случай – и то нельзя брать с собой оружие, ибо раз в жизни стреляет и утюг. После того, как я узнал от Марка, что экипаж не имеет при себе пистолетов, я твердо решил: боевого оружия у нас быть не должно. Марк и Эдик вначале осторожно, затем энергично поддержали меня.
И тем не менее, надо было с самого начала лишить экипаж воли и способности к сопротивлению. Но как лишить способности к сопротивлению пять здоровых мужиков, каждые полгода проходящих медкомиссии, самим характером своей работы приученных к риску и быстрым решениям? Молодой педиатр Виктор Штильбанс, который тоже был кандидатом в участники,
Была еще одна идея, моя, и я однажды обсудил ее с Эдиком. А навеяна она была воспоминаниями из далекого детства. Все мы, мальчишки, сходили тогда с ума по киноактеру Петру Алейникову. В кинофильме «В тылу врага» он играл роль советского разведчика, проникшего в тыл финнов. Весь зал взрывался радостью, когда Алейников бросал пригоршню табака в глаза финского часового и, пока тот моргал и тер глаза, вставал на лыжи и уходил. А что, если попробовать то же самое? Но это должно быть очень неожиданным, иначе можно успеть зажмуриться.
Становилось ясно, что пилотов надо лишить не способности, а воли к сопротивлению. Мы должны иметь при себе оружие психического насилия. Если направить на пилота пистолет, к которому нет патронов, но который стоит на боевом взводе, это должно произвести впечатление, ибо пилот не знает, что он не заряжен.
Оружием такого типа мы располагали. Во-первых, пистолет Марка. Можно вынуть из патронов, которые я позаимствовал» во время военных сборов, пули, и пистолет будет стрелять холостыми. Был еще один вариант: Гилель Шур сказал мне, что есть боевой пистолет со сточенным бойком. Из него нельзя было стрелять даже холостыми, но это был стандартный боевой пистолет, а летчики, надо думать, тоже изучают типы личного оружия. Но оптимальный вариант возник тогда, когда Борис Азерников предложил использовать для нападения стартовый пистолет. Идея сразу же заворожила меня. Действительно, по размерам он напоминает настоящий, а звук выстрела, который на огромном стадионе слышен на всех трибунах, в кабине самолета должен будет аннулировать последние колебания экипажа. Хотя стартовые пистолеты продавались только по специальному разрешению, Борис каким-то образом купил его в Калинине и привез в Ленинград. Он вместе с Владиком Кноповым, тоже членом организации и тоже кандидатом в участники, испытал пистолет. Бой был отличный. Теперь у нас было то, что надо.
Ну, хорошо. Чем припугнуть – у нас есть. А что, если экипаж будет куда более напуган мыслью об ответственности за то, что не оказал сопротивления?.. Надо что-то иметь при себе на этот случай или нет? Надо. У себя на заводе я сделал шесть резиновых дубинок из кабеля толщиной в сантиметр, вынес с завода, дома похлопал себя по голове – вроде достаточно. Но Марк нашел их чересчур слабыми. Действительно, я вспомнил, что в каком-то американском штате действовал закон, запрещавший бить жену палкой диаметром больше двух сантиметров. Это – собственную жену! Да еще деревянной палкой. Я снова сделал дубинки, на этот раз потолще. Их Марк не забраковал.
***
29 декабря вызванный из Риги Эдик Кузнецов приехал в Ленинград. Знакомая женщина из соседнего подъезда оставила мне ключи от своей квартиры. Вечером Марк, Эдик, Миша и я пошли туда, захватив гитару. Погода стояла ненастная, неподходящая для встречи где-нибудь в парке: потому-то впервые (если не считать заседания комитета на квартире моего отца) вопросы, связанные со «свадьбой» обсуждались в помещении, хотя и в «кошерном». Стульев в квартире почти не было; мы, сняв ботинки, сидели по-турецки на сдвинутых кроватях.
В этот день мы окончательно подбили бабки. Миша Коренблит уступил в вопросе об
Договорились и о билетах. Рижские ребята заранее закажут билеты на условленный рейс Ленинград-Мурманск еще в Риге. Остальные билеты на 2 мая мы скупаем в Ленинграде в первый же день продажи. Естественно, покупаем их в разных кассах и на чужие фамилии (тогда еще не требовали предъявления паспортов). Фамилии должны быть «неопределенного пола», например, украинские – так нам легче будет продать лишние билеты, если такие будут, тем, кому мы захотим. С нас достаточно экипажа – нам не к чему иметь в салоне дополнительный потенциальный очаг сопротивления. Возможно, жене какого-нибудь мурманского моряка придется добираться в Мурманск через Стокгольм, но это уже издержки производства.
Наконец «вечеринка» закончена. Выходим во двор. Марк едет провожать Эдика в аэропорт, там они должны по расписанию выбрать «наш рейс». Прощаемся. Я беру гитару и возвращаюсь домой.
В этот вечер я потерял контроль над операцией «Свадьба». Марк Дымшиц и Эдик Кузнецов, поехав вместе в аэропорт, обменялись адресами. Теперь они смогут дальше действовать без меня. При этом, не являясь членами организации, они меньше всего будут думать о ее интересах.
***
При встрече Марк сказал мне номер и время рейса: 2 мая, 16 часов с минутами. Это был последний лайнер на Мурманск в этот день. На всякий случай я съездил в кассу Аэрофлота и перепроверил. Оказалось, что с 1 мая вводилось летнее расписание и последний самолет нужного нам типа летел во втором часу дня.
Я сразу же позвонил в Ригу Сильве и попросил ее передать Эдику, чтобы он не покупал шкаф за 16 рублей, а купил шкафчик за 13 рублей с копейками, он гораздо удобнее.
Затем я позвонил Льву Львовичу Коренблиту и договорился о свидании.
К мнению Льва Львовича я прислушивался не только потому, что он был кандидатом физико-технических наук и на десять лет старше меня. И не только потому что, родившись в Румынии и будучи членом сионистского общества «Гордония» еще до войны, он имел в своем активе румынские лагеря во время войны, побег оттуда и переход через линию фронта. Меня, члена Комитета, состоящего из темпераментных, часто эмоционально бескомпромиссных парней, привлекала его холодная рассудительность, склонность к спокойному неторопливому анализу. И в делах организации он применял тот же метод, что в своей теоретической физике. Иногда он приравнивал к нулю все те второстепенные факторы, которые другим казались главными.
О «Свадьбе» я рассказал Льву Львовичу еще в январе, одному из первых. Своей реакцией он очень поддержал меня в тот момент. Она была явно положительной, хотя и сдержанной – но ведь он все делал сдержанно, как истый брит. Лев Львович подумывал даже о своем участии, но не представлял, как сможет посадить в самолет свою жену. «Если Рита ничего не будет знать, ее не затащить в самолет, а если ей рассказать, то по выражению ее лица все в аэропорту сразу же поймут, в чем дело» – говорил Лев Львович. Я его хорошо понимал – мне тоже предстоял нелегкий разговор с Евой.