Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2
Шрифт:
Написал (по заданию ПУ фронта) листовку о капитуляции немецкой армии в Тунисе, о сжимающемся вокруг Германии кольце, о бомбежках, об единой установке СССР, Англии и США: «Безоговорочная капитуляция Гитлера». Меня привлекает этот ударно-сжатый разговор с врагами, эта литературно-психологическая бомбежка.
Из «Ленинградской правды» (20 мая 1943 года):
«Военный корреспондент Карл-Мария Гримме в форме рассказа некоего фашистского лейтенанта излагает свои впечатления о России на страницах журнала «СА-фюрер», номер которого, в числе других документов и материалов,
Карл-Мария Гримме, терзаемый воспоминаниями о советских людях, цедит сквозь зубы: «Их вид излучает силу… не считайте их глупыми… их разум бодрствует… Они охотно пускаются в глубокие рассуждения, знают часто необыкновенно много, знают свою литературу очень точно, поразительным образом проникают в тайники человеческой души, прежде всего признают собственные ошибки, недостатки, разоблачать которые беспощадно доставляет им большое наслаждение. Никаких ложных представлений. Никаких иллюзий…»
Вот именно: никаких!»[82]
Ночью тревоги, артиллерийская стрельба…
22 мая 1943 года.
(Двадцать три месяца войны.)
Хочу сегодня, а может быть, завтра рывком закончить пьесу. Но столько отвлекающих тем, дел, встреч…
Работал с огромным напором, пьесу закончил. На душе тихо…
Еще нужны мазки, штрихи. Выверка… Ночью — обдумать последний аккорд.
С Ладоги приехал В. Пронин. Там тихо… Вдоль берега Ладожского озера тянут двойные железнодорожные пути к Кобоне. Это поможет Ленинграду. Построен новый мост — у Орешка.
Упорные налеты немцев на город Волхов, но без успеха, — мы отбиваем, бережем электростанцию.
Радиосообщение о роспуске Коминтерна. Слушали, затаив дыхание…
Этот акт выбивает из рук Гитлера и К’ оружие агитации и пропаганды против угрозы Коминтерна… Важнее всего выиграть войну. Дальнейшее определит жизнь. Рабочий класс будет искать нов[ых] организационных] форм в новых условиях…
Комментариев будет много. Это крупнейшая сенсация дня, а может быть, и года (для Запада). Этот акт подействует на всю европейскую политическую обстановку. Внезапно из-под «оси», из-под антикоминтерновского блока выдернуто все основание.
Ночью — мысли о пьесе. Воздушная тревога, зенитный огонь, бомбы…
23 мая 1943 года.
С подъемом написал финал. Он найден! Вчера все время бродил, думал, искал… Нужен был и продых, и юмор, и филос[офско]-политическая] символика. Мысль шла сложными ассоциациями, — вспомнил одну свою акварель 1917 года[83]: русский солдат горделиво стоит, опершись на винтовку, обе руки на дульном срезе.
Совещание генштабов союзников в Вашингтоне. На будущей неделе будет принят план операций на 1943 год(?!). Либо это маневр, рассчитанный на то, чтобы сбить с толку Гитлера, либо это безусловная оттяжка. Если план будет принят к 1 июня, то на подготовку и реализацию его уйдет два-три месяца. Значит, СССР летом снова один?
…Вернулся Н. Чуковский. Привез письмо от Крона…
Думаю так. …С 22 июня 1941 года мы были втянуты в тяжелейшую войну, в которой несем огромные потери. Наше сопротивление — отчаянное, настоящее. Мы дали Англии и США два года, дали опыт, дали
В 8 часов выступил по радио о 240-летии нашего города. С. К. говорит, что выступал хорошо. Эту же речь повторил для Москвы (записали на пленку)…
Николай Чуковский рассказал мне (со слов Н. Вирты) про Сталинград:
«При сжатии кольца наши узнали квартал, где находился универмаг. Там и был штаб Паулюса. Танки плотно оцепили огромный дом с зеркальными окнами. У подъезда стояли немецкие автоматчики. Стороны, не стреляя, молчаливо стояли шагах в десяти — пятнадцати друг против друга… Посланный от штаба армии полковник пошел с парламентером… Долго не возвращался. Наконец полковник прислал записку: «Немецкий генерал считает, что у меня для переговоров недостаточное звание». Послали начальника штаба армии — генерал-майора. Он пошел во двор, где стояла плотно стиснутая, как в трамвае, толпа немецких солдат. Спустился в подвал. Немцы отдавали везде честь…
Паулюс находился в последнем подвальном помещении… На столе никаких бумаг, книг, документов. Паулюс встал при встрече с нашим генералом, сказал, что сдается. Дал слово, что не сделает попыток к самоубийству: «Это недостойно солдата». Был доволен тем, что его доставят к Рокоссовскому. Из документов предъявил только солдатскую книжку: «Фон Паулюс — солдат германской армии в звании генерал-полковника». Все остальное было уничтожено. У кровати, в изголовье, разбитый радиоприемник.
Один из немецких генералов сказал: «Я дрался все время с 64-й армией — от Донца до Волги… Теперь я в плену, но знаю, что нахожусь в руках настоящих солдат».
Se non e veto, e ben trovato[85]…
Вечером прочел речь Идена. Это — психологическая бомбежка «оси», нейтралов и т. д. Уверенные в победе, добытой нами, сытые, сильные — там, за проливом, за океаном, — они делят мир.
24 мая 1943 года.
Написал статью о 240-летии Ленинграда для «Известий».
Отклики на радиоречь: просят выступить для армии и т. д. Широкое и сложное чувство у меня при выступлениях по радио: слушают сотни тысяч, слушает и противник, слушают контрольные радиоразведчики в Англии и стенографируют… Хорошо! — «Говорит Ленинград!»
Завтра в Пубалте в узком кругу — первая читка пьесы. Ну!
С. К. сдала товарищу Рыбакову серию акварелей «Корабли на Неве». Он поручил ей серию продолжить. (Это будут акварели для истории.)
Статья в «Правде» о разрушениях в Руре — центре индустрии Германии. Разрушения сильные… Но полезно помнить, что в руках Гитлера — пока — почти вся индустрия континентальной Европы (Западной)…
Усталость…
Вечером короткий налет, сильный зенитный огонь в нашем районе. На фоне закатного неба — яркие вспышки разрывов.