Лений
Шрифт:
– Да, всего несколько недель, Валея.
– Так и быть. Передай, чтобы изменили расписание. Ты остаешься отвечать за кулинарию на всю следующую неделю. От работы на свободное время ты освобождаешься. Отправляйся в библиотеку. Не помню, кто из сновидцев там обитает на этой неделе, но пусть выдаст тебе информацию об общественном строе Вселенной. Общие сведения. Сложность – четыре из десяти. Без имен пока что. В тот день, как закончишь дежурство на кухне – сдашь экзамен по всему изученному. Ты справишься, дорогой.
– Спасибо, Валея! – радостно отвечает приунывший было юноша.
–
– Приятного аппетита! – говорит молодой человек, слегка кланяется и удаляется. Послушный малый. Возможно, у него есть потенциал. У его овсянки – точно.
Когда я заканчиваю с завтраком, у моего стола незаметно материализуется То. Он кивает, присаживается напротив. В его больших голубых глазищах читается плохо скрытое недовольство. Я запретила курение в столовой. Ничего, потерпит. Не сломается.
– Доброе утро. В новую лавку отправляемся?
– Да, минуту. Возьми нескольких молодых людей. Нужны самые наблюдательные. Можешь позвать Кельми. Если он, конечно, не слишком занят. За наш визит нужно собрать как можно больше детальной информации об этом месте. Понял?
– О да, Валея, – отвечает То и тянется к лицу, но в ту же секунду одергивает руку, когда вспоминает, что сигареты у него во рту нет. Не могу сдержать ехидную улыбку. Забавно смотреть, как привычки людей натыкаются на препятствия.
– Идем, То. Я хочу найти Вана, пока мы не уехали.
То вздыхает и встает.
Когда эти двое уже выяснят отношения и перестанут делить место в моей песочнице? Как дети, честное слово. Нужно отобрать их формочки и ведерки. И если больные места Вана я знаю, то вот из слабостей То мне известно лишь несколько – это курение и я. На них определенно сложно воздействовать.
На выходе из столовой мы с То расходимся. Вызываю Вана по мыслепортеру, но он не отвечает. Зря он так небрежно относится к связи. Однажды ему аукнется его беспечность. Что ж, разберусь с Ваном позже.
В конце главного коридора меня уже ожидают: То курит, облокотившись на стену, а Кельми инструктирует юношу и девушку. Наблюдательность и умение манипулировать деталями, которые мы используем, когда хотим заставить кого-то работать с нами, - заслуга Кельми и его учеников, хоть многие и считают, что это моё изобретение.
Если молодые люди смогут перенять у него этот опыт, то это поможет им взобраться сразу на несколько ступеней по лестнице, ведущей к выходу из моего замка с рекомендациями.
Ежегодно в двери замка входят около двухсот молодых людей, приехавших из разных уголков Вселенной Ди. Все они просят у меня аудиенции, потому что хотят пройти«обучение» и получить рекомендацию.
После первой встречи со мной уходит сотня из них. После прохождения вступительных испытаний – еще пятьдесят-шестьдесят человек. За первый год отсеивается двадцать-тридцать. За второй – десять. За третий и далее – почти все остальные. В итоге пропуск в жизнь от меня получают в год один или два человека. Пожалуй, мне стоит написать на коврике у двери: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Но никто все равно не оставит. Все хотят добиться успеха и стать счастливыми. Проблема лишь
Подхожу к То и останавливаюсь. Я киваю Кельми, показывая, что разрешаю закончить его наставления. Кельми поправляет свои очки в тонкой металлической оправе и прекращает смотреть на меня. Утро сыграло не в мою пользу. Надо отвлечься и полюбоваться на Кельми, раз выпала такая возможность.
Каждый из мужчин в моем замке красив по-своему. С самого начала моего пути их у меня столько не было, разумеется. Тяжело мне пришлось тогда, когда я организовывала побег из места, где над нами проводили эксперименты. Мне удалось уговорить сбежать далеко не всех.
В начале моя группа состояла всего человек из десяти-пятнадцати, которые были ко мне полностью лояльны, потому что над ними также поэкспериментировали. Это дало чудовищные результаты. Большинство из первоначальной группы уцелело, но нескольких мы потеряли. Мое сердце до сих пор не перестало болеть. Мне пришлось держать каждого из них за руку, пытаясь исцелить. Но даже моя сила, которая претерпела сильные изменения по сравнению с силами обычных лечебников, не могла помочь, если дело касалось сильных мутаций, вызванных испытаниями эссенций. Их последние вздохи, взгляды, слова. Это невозможно выбросить из памяти…
Бесцельно брожу взглядом по пепельным волосам Кельми, слежу за тем, как длинная челка падает ему на глаза, а он небрежно смахивает ее назад. Да, первое время мне было нелегко общаться с ним из-за разницы в возрасте. В основном подопытными были существа лет тринадцати – восемнадцати. Но Кельми и Нидри, еще одному из моих союзников, было почти тридцать. Не знаю, как они смогли столько продержаться в том ужасном месте. Разница почти в десять лет сказывалась. Но они в меня верили. Было безумно сложно отдавать им приказы, советоваться и рассказывать всякие личные вещи, которые и легли в основу современного строя замка. Они оба отказались спать со мной, аргументировав это тем, что воспринимают меня скорее как властную сестру, нежели как объект вожделения, хотя и назвали меня обворожительной. Последнее они добавили явно затем, чтобы не обидеть. Собственно, я сразу отбросила эту идею. Даже у меня должны быть недоступные идеалы.
Кельми все еще живет в замке. Он покидал меня на время, пытался построить семью, но у него не вышло. Жена погибла, а сына он отдал в обитель бесстрашных. Кельми любит своего сына, это точно. Но мужчинам тяжело справиться с тем, что их любимых больше нет. После потерь мужчины быстро сдаются, замыкаются в себе и выбрасывают свою любовь куда-то прочь. Глупыши.
Кельми с сыном иногда видятся, но оба не знают, как вести себя друг с другом. Кельми обеспечивает его существование, как порядочный человек, но вот стакан воды в старости сын ему не принесет. Что ж, мне детей вообще не суждено иметь, но я все же нашла, кому дарить свою любовь и от кого ее получать. Кельми зря так волнуется.