Ленька Охнарь (ред. 1969 года)

Авдеев Виктор Федорович

— Врешь! — резко, перебил Мельничук, и на его скулах, на шее выступили красные пятна. — Опять хочешь сухим из воды вылезти? «Меня довели. Я ни при чем!» Ох ты какой бедненький. Все его обижают. Может, пожалеть?

— Жалеть меня нечего, — пробормотал Охнарь.— Сам сумею за себя постоять.

— Вот и я думаю. Слишком умеешь. Умеешь так, что лишь со своим рылом считаешься, а до окружающих дела тебе нет. Ведь это все отрыжки улицы. Воры, они только с собой считаются. Вот к тебе ходит заниматься хлопец, сынок главного инженера из вагоноремонтных. Опанас, кажется, его зовут? Вот. Попади Опанас в твое положение, полез бы он драться?. Нет. Потому что людей

уважает. Для него законы нашей жизни—:это и его законы. Тебе ж что-то в новой жизни против шерсти. Считаешь, наверно: путы надевают. Да? Чуть что — на дыбы. Предупреждаю: если будешь и дальше такие курбеты выбрасывать, не посмотрю, что не родной ты мне крови, а поступлю по-отцовски. Возьму вот этот гребешок,— кивнул он на матросский ремень, — да так причешу, что месяца три не сядешь. Обсуди заранее, и коли не нравится, переходи на другую квартиру. Дорожиться не стану. Я сейчас за тебя перед ячейкой... перед всем обществом в ответе. Воспитывать буду, как умею.

Оба замолчали. Ленька видел, что опекун разозлился не на шутку.

— Я узнал у Полницкой, как ты «успеваешь» по общеобразовательным предметам. То, что ребята тебе помогают, конечно, хорошо, но недостаточно. Придется тебе, друг мой мякинный, летом с репетитором заниматься. Другого выхода нет. Новую жизнь надо завоевывать. Ну, что скажешь?

Ленька ответил глухо, но от всей души:

— Буду заниматься.

— По-настоящему или для отвода глаз?

— Да уж какой теперь отвод!

— Ну, это дело.

И опекун вдруг улыбнулся всем лицом: и глазами, и ртом, и складками щек, и опять стал прежним «дядей Костей».

— С удочками-то и гонять собак, то есть я хотел сказать: в футбол гонять, придется теперь реже, — совсем прежним, домашним тоном закончил он. — А ночную рыбалку на сома ты своим фокусом сорвал. Я уж совсем было собрался. Что ж, придется, стало быть, ждать следующего выходного.

Раскладывая по тарелкам мясные биточки, свежие огурцы, Аннушка ласково улыбалась обоим. И Охнарю показалось, будто он или проснулся от тяжелого сна, или выздоровел после болезни.

От неловкого движения руки у Мельничука упала вилка. Ленька сорвался со стула, чуть не опрокинув его, поднял вилку и подал. Взгляды их встретились. Ленька густо, счастливо покраснел, а опекун ласково хлопнул его по плечу.

XII

Опять Охнарь стал ходить в школу. В классе он теперь держался по-иному, теснее сблизился с товарищами, особенно с Опанасом, Кенькой и Оксаной.

Эта девочка ему нравилась все больше и больше, целиком занимала его помыслы. Он знал, что Оксана увлекалась переплетным делом, много читала, любила переписывать новые песни в клеенчатую тетрадь, которую упорно отказывалась называть альбомом. Она так же твердо была уверена, что не сегодня-завтра наступит мировая революция, как в том, что "после ночи взойдет яркое и радостное солнце. По усвоенным всеми мальчишками приемам покорения девичьего сердца Охнарь в присутствии Оксаны держал себя героем: показывал силу, швырял ребят, курил чуть ли не за спиной у педагогов и так, чтобы она видела. Сделал на руке чернилами рисунок вроде наколки: парусная лодка в рамке спасательного круга и по нему надпись: «О. Р.» — Оксана Радченко. Еще в апреле, на занятиях переплетного кружка, он послал девочке записку:

«Оксана, я желаю с вами проводить время». Ответ не заставил себя ждать. На обороте его же записки крупным почерком стояло: «Дурак» — и был нарисован длинный нос.

Все

это произошло месяц назад. Тогда и Оксана и Ленька меньше знали друг друга. Теперь они стали встречаться чаще, занимались втроем с Опанасом, иногда ходили в кинематограф, и между ними завязалась настоящая дружба. Охнарь мысленно всегда видел себя рядом с Оксаной. Мечты о девчонке? Это было что-то доселе совсем неизвестное. Ленька теперь знал, что и в школе, как и в колонии, не один он заглядывается на подружек, и перестал смущаться, когда его видели с Оксаной.

В пятницу в конце занятий классный руководитель шестого класса «А» сказал:

— Ребята! Завтра после уроков у нас состоится традиционная экскурсия в вагоноремонтные мастерские. Пойдем в гости.

Ученики захлопали в ладоши.

Школа была железнодорожная, и вагонные мастерские являлись ее шефом. Особенно обрадовался Охнарь. Ему давно хотелось побывать на производстве, посмотреть станки, трансмиссии, как рабочие чинят вагоны.

Субботний день выдался жаркий, облачный. Экскурсанты шумно, парами пошли по городской улице, полузакрытой движущимися тенями молодой яркой тополиной листвы.

— Леня, — сказала Оксана, обернувшись из своего ряда, — первые четыре класса совсем отпустили, знаешь? Сегодня мы повезем своих пионеров на лодках в сосновый бор за Донец. Ты не хочешь с нами?

Хочет ли Охнарь? Ведь это значит побыть с ребятами, с Оксаной вне стен школы, вечных уроков, искупаться, позагорать под солнцем на песке. Но вместо того, чтобы сразу согласиться, Охнарь как бы в нерешительности спросил:

— А еще из нашего класса будет кто?

— Опанас, Кеня, Оля Невенчанная, Садько.

— Поеду, — кивнул Охнарь. — Только дома сказать надо. Да и захватить чего-нибудь: тараньки там, вареных яичек, хлеба.

— Вместе к тебе зайдем.

Экскурсия во главе с руководителем весело втянулась в вагоноремонтные мастерские. Ленька захватил с собой блокнот для рисования, сшитый из александрийской бумаги. С некоторого времени он привык делать наброски с натуры.

Гости с жадным интересом осмотрели столярный цех, где латали коробки вагонов, токарный — с бесчисленными трансмиссиями, звенящим шелестом приводных ремней, модельный. В чугунолитейном цехе Кенька Холодец легонько толкнул Охнаря в бок локтем:

— Батько.

От вагранки навстречу экскурсантам вперевалку шел огромный, несколько полный мужчина в спецовке, с ярко-рыжими бровями и носом черным, как у всех литейщиков. Вот он какой, отец товарища, знаменитый в уезде партизан, единственный в мастерских кавалер ордена Красного Знамени. Веснушки у великана были как и у сына, цвета моркови.

— Это сменный мастер цеха, товарищ Прохор Никанорыч Холодец, — представил его школьникам экскурсовод, молоденький техник.

Одноклассники стали весело оглядываться на Кеньку; тот почему-то покраснел и отвернулся от батьки.

— Вовремя попали, — радушно, басом сказал старший Холодец. — Зараз начнем заливку: тут есть на что посмотреть.

Цех был огромный, вроде сарая, с очень высоким, грязным, закопченным окном во всю стену. Лучи солнца, бившие в серые, тускло-голубые, желтые от времени стекла, столбами пронизывали воздух с характерным запахом ваграночных газов, копоти, литейной земли. Несмотря на открытые двери, в цехе было душно, жарко. Гости осмотрели несложную машину, которая мешала состав для изготовления форм — опок. Затем прошли в отделение, где за длинным столом, похожим на верстак, несколько учеников быстро и ловко готовили «шишки», похожие на бутылочки.