Ленты бескозырки
Шрифт:
"Тик-так, тик-так". Как на зло, впереди стоит цепь красноармейцев.
– Разойдись! В стороны!!!
– не своим голосом кричит Ленник.
Перед ним образуется узкий проход. Кто-то бежит рядом и советует, чтобы Рудольф Карлович бросил мину в канализационный люк. Нет! На это Лепник не согласен.
Нужно успеть добежать до Невы. Только тогда дело можно будет считать законченным. "Тик-та..." В окружении людей раздается взрыв.
Но остальные мины не нанесли значительного вреда.
Случай с Лепником явился сигналом к решительным действиям. Саперы
В половине седьмого на реке вновь раздался взрыв.
На льду образовалась воронка. Снег вокруг нее почернел, покрылся копотью.
В это время Василий Николаевич выносил со двора шестую мину, заложенную диверсантами под угол здания станции. Нести ее было особенно страшно. Серый мокрый рассвет уже стоял над Невой. Тяжелый туман поднимался кверху, окутывая каменные дома на набережной до самых крыш, и Афоничев почувствовал себя совсем беззащитным и одиноким, шагая по хрупкому ноздреватому весеннему льду. Вернувшись на берег, он устало опустился на поваленный ствол дерева и долго просидел так, не в силах о чем-нибудь думать..
Пришел в себя от шума приближающегося автомобиля.
Поднял голову. За ветровым стеклом рядом с шофером сидел человек в пенсне, с седой бородкой. Афдзичев только сейчас его узнал. Это Калинин...
Спустя минуту к Василию Николаевичу подошел Дмитриев.Он уже побывал на Гороховой и вновь прибежал сюда.
– Как дела, Ваня?
– невесело улыбаясь, спросил Афоничев.
– Сам видишь, не веселят. Людей не вернешь, - ответил Дмитриев. Постоял немножко около Афоничева и добавил: - Котляков контужен. Не усмотрели мы... Но ниточка есть. Ваш Черкашин схватил на Дворянской типа.
Офицером оказался. Кое-что говорит и в курсе этого дела.
– Он кивнул через плечо и большим пальцем указал па красную кирпичную стенку, ограждающую водопроводную станцию. Затем подал руку Василию Николаевичу, помог ему подняться и сказал: - А ты - герой. Молодец, Вася!
3
Следователь не успел еще ознакомиться с делом и дочитывал предпоследний лист, когда конвойный без стука и разрешения квел в кабинет мужчину лет тридцати. На арестованном были изрядно потрепанный, к тому же весь измятый офицерский френч с протертым воротником, защитного цвета бриджи, на ногах хромовые сапоги. Небритое лицо его с брезгливой улыбкой было землистого цвета, веки покрасневшие, чуть прищуренные. Когда он глянул на следователя, левая часть лица его дернулась - первый признак расстройства нервной системы. Арестант, остановившись метрах в двух от стола, четко приставил каблук правой ноги к левой. После первого короткого взгляда на следователя он уставился в стену, не замечая ничего вокруг, держался прямо, всем своим видом желая подчеркнуть свою принадлежность к кадровому офицерству.
Но на следователя армейская выправка арестованного не произвела впечатления. Он торопливо дочитывал
– Ваша фамилия?
Такое обыденное, похожее чем-то на товарищеское отношение заметно смутило арестованного. Видимо, он ожидал встретить здесь здоровенного детину в расстегнутой рубашке с засученными по локоть рукавами и заранее составил план своего поведения. Теперь только левая бровь его нервно дернулась. Рассматривая отглаженную хлопчатобумажную гимнастерку следователя, плотно прижатую к плечу коричневым ремнем портупеи, он коротко ответил:
– А зачем она вам?
– То есть как это - зачем?
– повысил голос следователь.
– По виду вы военный человек, а ведете себя, как мальчишка.
Арестант скривил рот, пожал плечами.
– Ну, запишите, пожалуйста: Иванов. Если угодно, я стану Петровым или Сидоровым. От этого ничего не изменится... Вам важно расстрелять человека, а кто он - это не так уж интересно. Гороховая после Григория Бфимовича Распутина этим и знаменита стала.
– Гражданин Кондауров, я знаю, что вы когда-то, получили высшее образование, являетесь выходцем из дворянской семьи и не лишены дара красноречия. Но меяя сейчас интересует не частная беседа с вами, а ваше признание, от которого целиком будет зависеть и ваша дальнейшая судьба.
– О-о-о, - вытянул трубочкой губы и поднял брови Кондауров.
– Зачем спрашивать то, что знаешь? Поставьте мою фамилию нод приговором и-налево!
– Мы многое знаем о ваших делах, гражданин Кондауров, а налево или направо ва", отправлять, решит Революционный трибунал, - спокойно ответил следователь.
Он пододвинул к себе папку, быстро перекинул несколько листов.
Незаметно шевеля губами, прочитал про себя какой-то протокол. Нахмурился, отчего на лбу резко обозначились складки. Отчужденно взглянул на арестованного и заговорил:
– О гуманности принялись рассуждать, господин штабс-капитан! А оставить город без воды? Водопроводную станцию строил народ, а вы... Эх, вы! Да вас за такие дела...
Человек в гимнастерке спохватился, что говорит лишнее, и замолчал.
Кондауров притих. Наигранность его как рукой сняло.
– Не пойму вас, о чем речь. Чего другого, а воды в городе хватает. Перебоев не было, - спокойно парировал он.
– Да, перебоев не было и не будет, смею вас заверить. Но мы за это платим жизнями. Вполне возможно, что вас и расстреляют, если вы виноваты. Революция от этого не пострадает.
– Кстати, к взрыву я не имею никакого отношения, но при некотором условии могу вам помочь. Это сделал человек, которого я могу найти, заявил вдруг Кондауров.
Следователь правильно понял намек. Штабс-капитан заигрывал, надеясь получить свободу для розыска диверсанта.
– Интересно, - сказал следователь, аккуратно подливая воду в чернильницу, - какое же тогда задание в тот вечер Коротаев дал вам? В чем оно заключалось?
Слова эти явились для Кондаурова полной неожиданностью и застали его врасплох. Он надеялся, что в Чека ничего не знают об их организации. Сергей Аркадьевич съежился, словно на него вылили ушат холодной воды.