Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента
Шрифт:
А Филатов по-прежнему болеет. В начале февраля 1995 года его снова положили в больницу, где опять никак не могли поставить точный диагноз. А тут еще у Шацкой после второго инсульта при смерти оказалась и мама. И ей пришлось буквально разрываться между двумя клиниками. Короче, безрадостным было это время для нашего героя. Настолько, что его родные обратились за помощью к церкви – пригласили к Филатову старца, архимандрита Кирилла. И тот сказал актеру, что вылечиться он сможет только в одном случае: если свое сердце Богу отдаст и полностью уйдет в церковь. «В монахи уйти, что ли?» – спросила Шацкая. «Не в монахи, но все оставить, а сердце и любовь отдать Богу». Однако Филатов так и не найдет в себе силы последовать этому совету.
А страна тем временем продолжает идти по пути «демократических» реформ. Эти реформы не щадят никого: ни простых людей, ни самих реформаторов. 1
Однако Филатову в те дни было ни до кого – он сам находился на грани между жизнью и смертью, поскольку врачи никак не могли поставить ему верный диагноз.
Вспоминает Н. Шацкая: «Почти каждый день такой пик давления!.. Я его держала на руках, мы оба на полу, и оба молились. Вызывали „неотложку“, он уже задыхался… Я ставила будильник, на два часа, на четыре, на шесть, чтоб, не дай Бог, не пропустить, когда зашкалит. И так многие месяцы… Врачи никак не могли поставить диагноз. Лечили не причину, а следствие. В скольких больницах искали лекарства, чтобы хоть чуть-чуть снизить давление… А Леня вел себя по-разному. Когда был на грани… когда ему казалось, вот-вот, и он переступит черту… глаза были такие, как будто он ничего не видел… Но я верила в лучшее. Почему-то внутри я чувствовала, будто мой организм – это его организм, будто я могу влезть внутрь его и у нас один кровоток. И я всегда знала, что все будет в порядке. Интуиция или что. И когда было совсем плохо, я говорила: все будет нормально. Я даже купила ему четыре новых костюма. Специально. Ведь ему нравится, когда он красивый. Актер…»
Тем временем борьба за «Таганку» продолжается. В июне Валерий Золотухин добился аудиенции у помощника президента Илюшина, подарил ему свою книгу «Дребезги» и заручился полной поддержкой. Илюшин пообещал, что доложит обо всем Ельцину и попытается уговорить его вернуть все здание «Таганки» любимовцам (главным аргументом при этом должно было стать то, что Губенко поддерживают коммунисты, а для перекрасившегося Ельцина это теперь были наипервейшие враги).
Илюшин и в самом деле переговорил с Ельциным, но тот вынес двоякую резолюцию: «Если помещение театра используется не по назначению, то надо восстановить справедливость. Прошу заняться этой проблемой вместе с Ю. Лужковым». Но губенковцы использовали Новую сцену именно по назначению – ставили там спектакли. Правда, у любимовцев была лазейка: спектаклей в «Содружестве» было мало – всего два, поэтому часть здания они сдавали в аренду.
Между тем в минуты, когда болезнь отступала от Филатова, он возвращался к работе. В частности, снимал передачу «Чтобы помнили». В конце июля был показан выпуск, посвященный звезде советского кино конца 40-х – начала 50-х Сергею Гурзо. Однако этот выпуск не всем пришелся по душе. Тот же В. Золотухин так отозвался о нем:
«Передача Л. Филатова о С. Гурзо. Странное чувство горечи, жалости, а в результате – зачем? Погоревать, какой хороший, молодой, талантливый, популярный, а погубил себя водкой, переломал жизнь своим детям, жене… Зачем шевелить этот позор его личной судьбы?! „Чтобы помнили“. Да, вот это и будут помнить, как спился, потолстел и забытым, ненужным скончался. Прости, Господи. Но зачем теперь все эти вспоминательные восторги: „Ах, какой он был… ах, как носили автобусы на руках… Шедевра актерского (Луспекаев – Ноздрев, к примеру) нет, разговор сентиментальный, на полкопейки, и я понимаю сына Сергея. Он мне, кстати, очень понравился резкостью, злобинкой, каким-то сыновним отчаянным сожалением, и читал стихи отца хорошо. Нужно ли это внукам? Черт его знает… Не лучше ли не шевелить всего этого?..“
Однако здоровые периоды у Филатова слишком короткие. В самом начале сентября он уже вновь оказался в больнице, под капельницей. Шацкая находится с ним неотлучно, перебравшись жить в его больничную палату. Что вполне закономерно: с тех пор, как Филатов серьезно заболел, он даже дома не мог долго без нее находиться. Стоило ей выскочить на несколько минут в ближайший магазин, как он уже начинал ее искать, волноваться. А в больнице он бы и вовсе без нее пропал. Тем более что в этот раз он настолько сильно ослаб, что даже сидеть не мог. И никакая даже самая сердобольная сиделка не смогла бы облегчить его страдания лучше, чем любимая жена.
Едва Филатову стало чуть легче, как Шацкая забрала его домой, поскольку в родном жилище, как говорится, и стены помогают. До конца года Филатов приходил в себя после этого приступа. Чуть позже из-под пера Филатова родятся следующие стихотворные строки:
…ВГлава пятьдесят третья
Вдоль обрыва, по-над пропастью…
1996 год начался для Филатова с радостного события: в конце января указом президента ему было присвоено звание народного артиста России. Судя по всему указ родился стараниями друзей Филатова, которые таким образом хотели приободрить его, дать ему сил бороться с теми напастями, которые навалились на него в последние несколько лет. Что касается Ельцина, то он, подписывая указ, вряд ли забыл события апреля 93-го, когда Филатов выступил в «Правде» со статьей «Как мерзко быть интеллигентом», где, по сути, выступил против той политики, которую проводил первый президент России. Да и другие интервью и статьи Филатова в различных печатных изданиях тоже не оставляли сомнений в том, как их автор относится к демократии по-ельцински. Однако все это было забыто в свете того, что Филатов пережил в последние два года: ведь его жизнь неоднократно висела буквально на волоске, да и теперь еще могла оборваться в любой момент.
Указ вдохновил Филатова на активную работу, и он в течение нескольких месяцев трудился не покладая рук: записал несколько выпусков «Чтобы помнили», а также вернулся к литературному творчеству – продолжил работу над пьесой «Три апельсина», собственный парафраз классической пьесы Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам». Правда, сам писать он не мог – диктовал жене, а та записывала.
Аккурат в разгар этих событий, весной, подоспело новое радостное событие: Филатова и весь коллектив передачи «Чтобы помнили» наградили высшей телевизионной премией «ТЭФИ». А в самом начале июня еще одна награда нашла Филатова: он стал лауреатом Государственной премии России. Правда, спустя сутки после последнего известия актеру вновь стало плохо и его той же ночью увезли в больницу. К счастью, на этот раз все обошлось и в клинике Филатов пробыл недолго – всего несколько часов. А едва вернулся, как в его доме стали раздаваться телефонные звонки – люди звонили, чтобы поздравить его с Госпремией и пожелать крепкого здоровья.
В те дни в газете «Культура» была опубликована заметка Н. Каминской о Филатове, из которой я позволю себе привести небольшой отрывок:
«Филатов свои творческие возможности неизменно превращает в поступки. Ощущая жизнь как художник, он действует как гражданин. При этом Филатов избрал самый нелегкий и, пожалуй, самый достойный для творческого человека путь гражданского волеизъявления. Он не украсил своим именем и авторитетом ни одну из политических кампаний. Он лишь взял на себя смелое право и горькую обязанность говорить о судьбах артистов России. Шекспировское „мир – театр…“ и наше, отечественное, „поэт в России – больше, чем поэт“ артист Филатов знает лучше, чем иной модный проповедник или профессиональный комментатор. Он оплачивает это знание собственным сердцем, которое не всегда выдерживает такой груз. А что взамен? Уверенность в том, что должен сказать свое слово, невидимое миру единство судеб братьев-артистов, которое благодаря ему стало достоянием миллионов телезрителей. Он рассказывает нам о некогда любимых, а ныне брошенных девичьей общественной памятью артистах потому, что это необходимо ему самому. Но это оказалось нужно всем нам. Чтобы помнили…»
Именно в этот период в жизни Филатова появился его бывший коллега по «Таганке» актер Леонид Ярмольник. В одном театре они играли короткий период в конце 70-х – начале 80-х, после чего расстались: Ярмольник ушел из «Таганки» в свободное плавание. Потом их пути если и пересекались, то случалось это редко и весьма мимолетно: типа «здрасьте—до свидания». Однако в 96-м, узнав, как мыкается Филатов, Ярмольник навестил его и предложил свои услуги. И первым делом определил бывшего коллегу на лето в правительственный санаторий «Сосны». Но и там состояние Филатова продолжало оставаться тяжелым: он целыми днями лежал на кровати и жене каждые полчаса приходилось переворачивать его с бока на бок, чтобы не было пролежней. В итоге однажды Шацкая предложила мужу сделать анализы, причем, зная, что уговорить его на это дело трудно, пообещала пройти вместе с ним все положенные уколы. И Филатов, пораженный этим заявлением (он хорошо знал, что его жена больше всего на свете боится уколов), согласился.