Леопард охотится в темноте
Шрифт:
Джок Дэниелс вернулся в середине дня, с красным лицом и весь в поту.
– Все еще терзаешь мой телефон? – проворчал он. – Интересно, в магазине еще остался «Димпл Хейг»?
Крейг ответил на его намек тем, что перешел улицу и принес бутылку в бумажном пакете.
– Я забыл, что нужно иметь чугунную печень, чтобы жить в этой стране. – Он отвернул пробку и бросил ее в корзину для мусора.
Без десяти пять он снова позвонил в парламентский кабинет министра.
– Товарищ министр Тунгата Зебив любезно согласился встретиться с вами в десять часов утра в пятницу.
– Передайте товарищу министру мою искреннюю благодарность.
Крейгу предстояло убить три дня, а потом проехать триста миль до Хараре.
– Ответа из Цюриха нет? – Он долил виски в стакан Джока.
– Я бы не спешил отвечать, получив такое соблазнительное предложение, – пробурчал Джок, выхватив у Крейга бутылку и добавив себе еще виски.
Крейг решил воспользоваться приглашениями и провести следующие дни в компании старых друзей Баву и был просто ошеломлен традиционным родезийским гостеприимством.
– Конечно, прежней роскоши нет, нигде не достать джемов «Кросс энд Блэквелл» или мыла «Броннли», – говорила одна из хозяек, подавая ему тарелку с гигантской порцией мяса. – Но иногда бывает даже весело. – Она подала слуге в белой одежде знак добавить на серебряное блюдо сладкого печеного картофеля.
Дни он проводил в компании загорелых неразговорчивых мужчин в фетровых шляпах и коротких штанах цвета хаки, рассматривая их гладких тучных коров из открытого «лендровера».
– Говядина из Матабелеленда до сих пор самая лучшая, – с гордостью говорил один из них. – Самая сладкая трава во всем мире. Конечно, продавать ее приходится через Южную Африку, но цена совсем неплохая. Рад, что не додумался сбежать. Слышал, что старый Дерек Сэндерс устроился наемным рабочим на овцеводческую ферму в Новой Зеландии. Жизнь у него совсем не сахар. Там ведь нет матабелов, чтобы выполнять всю грязную работу.
Он посмотрел на чернокожих пастухов с отеческой любовью.
– Они всегда остаются прежними, несмотря на политический вздор. Соль земли, мой мальчик. Мои люди. Мы все здесь живем одной семьей, и я рад, что не оставил их.
– Конечно, проблемы есть, – говорил другой. – Валютный контроль – это просто убийство. Невозможно купить запасные части для тракторов, медикаменты для скота, но правительство Мугабе начинает просыпаться. Как производители продовольствия, мы обладаем приоритетным правом получения разрешений на импорт предметов первой необходимости. Конечно, телефоны работают, только когда им захочется, и поезда больше не приходят вовремя. Существует галопирующая инфляция, но цены на говядину не отстают. Открылись школы, но мы посылаем детей на юг, чтобы они получили достойное образование.
– А политика?
– Это касается черных. Матабелов и машонов. Слава Богу, белый человек в ней не замешан. Пусть ублюдки разорвут друг друга на куски, если им этого хочется. Я в политику не вмешиваюсь и не жалуюсь на жизнь, хотя со старой ее не сравнить. Впрочем, всегда так бывает.
– Вы бы купили землю?
– Нет денег, старина.
– А если бы были?
Фермер задумчиво потер нос.
– Можно заработать кучу
– То же самое можно сказать и о фондовой бирже, но в основном жизнь не так уж плоха?
– Конечно. Кроме того, я вскормлен водами Замбези и вряд ли буду счастлив, дыша лондонским смогом или отбиваясь от мух в австралийской глубинке.
Утром в четверг Крейг вернулся в мотель, забрал белье из стирки, собрал свою единственную брезентовую сумку, заплатил по счету и выписался.
Он заехал в контору Джока.
– Новости из Цюриха есть?
– Телекс пришел час назад. – Джок передал ему копию, и Крейг быстро пробежал ее глазами.
«Предоставляем вашему клиенту опцион сроком тридцать дней на покупку всех оплаченных акций компании «Ролендс» за полмиллиона американских долларов, подлежащих выплате в полном объеме в Цюрихе при подписании. Другие предложения рассматриваться не будут».
Окончательнее не бывает. Пока слова Баву о том, что следует удвоить предполагаемую стоимость, оказывались справедливыми.
Джок внимательно наблюдал за ним.
– Удвоили твое предложение, – сказал он. – Наскребешь полмиллиона?
– Должен поговорить с богатым дядей, – ответил Крейг. – Кроме того, у меня есть тридцать дней. Я вернусь раньше.
– Где я смогу тебя найти?
– Нигде, я сам позвоню тебе.
Он выпросил еще одну канистру бензина из личных запасов Джока, вывел «фольксваген» на дорогу, ведущую на северо-восток, и не успел проехать в сторону Машоналенда и Хараре и десяти миль, как увидел первый контрольно-пропускной пункт.
«Почти как в старые дни», – подумал он, выходя на обочину. Два чернокожих бойца в камуфляже принялись скрупулезно обыскивать «фольксваген» в поисках оружия, а лейтенант с эмблемой Третьей бригады, обученной корейцами, на берете изучал его паспорт.
Крейг еще раз поблагодарил семейный обычай посылать в Англию всех готовившихся стать матерями женщин, как из рода Меллоу, так и из рода Баллантайн. Маленькая синяя книжечка с изображениями льва и единорога и надписью «Homi Soit Qui Mal y Pense» по-прежнему пользовалась уважением даже на контрольно-пропускном пункте Третьей бригады.
Ближе к вечеру он пересек гряду низких холмов и увидел небольшую кучку небоскребов, нелепо возвышавшихся над африканским вельдом, как надгробье на могиле веры в бессмертие Британской Империи.
Когда город носил имя лорда Солсбери – министра иностранных дел, который вел переговоры о предоставлении королевской хартии Британской южноафриканской компании. Потом название изменили на Хараре, в честь вождя племени шона. Кучку крытых соломой хижин этого племени белые пионеры увидели здесь в тысяча восемьсот девяностом году, когда завершили свое долгое путешествие с юга. Не избежали перемен и названия улиц. Раньше увековечивали первых поселенцев и империю королевы Виктории, теперь – сыновей черной революции и их союзников. Крейг давно смирился с этим и называл их просто улицами с другим названием.