Леопард в изгнании
Шрифт:
Де Шарантон и Лафитт — его любимую Луизиану раздирали на части сатана и морской дьявол. Каждый хочет править в ней, как король, и они разорвут la belle Louisianne [63] в клочья, а остальное пожрут английские псы, которые снова сгонят народ Гамбита с его земли. И в своей грызне они уничтожат единственного человека, который может править этой несчастной землей с согласия всего ее населения.
Он выбрался на дорогу. Тибодо стоял, держа лошадь, а в другой руке сжимая фонарь. Вокруг него вились, словно легкий дымок, мошки. Корде вздохнул: придется скакать всю ночь, чтобы вовремя быть при Шарантоне и никто не узнал про его ночную поездку. Кроме того, ему нужно было посетить еще одно мероприятие вне города, которое он не смел
63
* Прекрасная Луизиана (фр.).
— Все путем? — спросил Тибодо, помогая Корде сесть в седло.
Акадиец-убийца только хмыкнул.
— Не могло быть хуже, даже если бы мы очень постарались.
Если бы Костюшко знал, о чем думает Корде, он бы от всей души присоединился к нему. Илья стоял в дверях одной из комнат второго этажа «Облаков» и растерянно озирался. Он обыскал уже все комнаты на этом этаже, но предметы, пропавшие из багажа Уэссекса, красноречиво рассказывали о том, что произошло, так что Илье даже не надо было искать.
Проклятый невозмутимый англичанин сбежал.
«И как раз когда я получил информацию, которая окончательно сводила наши интересы воедино», — думал Илья, садясь на кровать. Шляпа сползла ему на нос, он сорвал ее и со злости запустил через всю комнату. Легче ему от этого не стало.
Уэссекс втихую сбежал. Сейчас он может находиться где угодно, и если начать орать и звать его, то Бароннер до смерти перепугается, что лишит Илью важной базы для операции.
Нет, пусть Уэссекс уходит, может, сумеет сберечь свою шкуру. А ему самому пока надо выяснить, где эта Большая Земля, найти какие-нибудь более или менее верные карты и потом попытаться туда проникнуть. Лучше всего, если это удастся сделать в течение двух следующих дней. Как только он сумеет спасти Луи — и тех, кто еще сидит в плену у Лаффита, — можно попытаться сорвать и остальные планы де Шарантона.
Если, конечно, он сумеет понять, почему де Шарантон собирается совершить обряд именно в День Всех Душ.
Но прежде чем приняться за дело, надо переодеться к обеду и придумать правдоподобное объяснение отсутствию Уэссекса. Тихонько ругаясь про себя по-французски — хороший язык для сильных выражений! — Илья стянул перчатки и начал развязывать галстук.
Ночь была в разгаре — полная соловьиных трелей, кваканья лягушек и совиного уханья. Уэссекс осторожно выбрался из своего укрытия. Вся усадьба светилась, окна, за которыми в изобилии горели свечи, отбрасывали на темную зелень лужайки светло-зеленые квадраты. Слуги либо были у себя в хижинах, либо прислуживали в доме. Его никто не увидит.
Уэссекс шел быстро и тихо, радуясь, что дорога гладкая и широкая — результат того же рабского труда, которому так обязана своей элегантностью Луизиана. Даже в потемках — поскольку луна убывала и через несколько дней ночи станут совсем темными — идти по ровной дороге было легко. На протяжении мили или около того от парадного входа в «Облака» дорога была посыпана белым песком, привезенным из невообразимой дали. Потом песок сменяла красная глина Луизианы, но путь явно был оживленным и куда лучшего качества, чем могла бы похвастаться Англия.
«Сохранится все это после того, как в Луизиане не станет рабов?» — подумал Уэссекс. Он не видел никаких признаков беспорядков, которые, по предсказаниям Мисберна, непременно должны были возникнуть после того, как распространятся известия о Билле об отмене рабства. Но возможно, он не там искал. Невозможно себе представить, что люди будут терпеть рабство, когда свобода так близка, и что местные плантаторы, которые смотрят на своих рабов как на имущество, будут спокойно стоять и смотреть, как те разбегаются.
Его раздумья резко оборвались, когда он увидел вдалеке впереди мерцание света. Уэссекс пошел на свет, стараясь не сбиться с дороги. В темноте расстояние как следует не оценишь, а он не хотел всю ночь гоняться за блуждающими огнями.
Но свет оказался более призрачным, чем показалось сначала, и герцог был готов вообще оставить поиски его источника, когда вдруг услышал грохот барабанов.
Звук приглушали деревья — именно потому он и
Он не понимал, что это такое, но предпочитал посмотреть, а не оставлять у себя за спиной нераскрытую тайну. Добравшись до того места, откуда шел неверный свет, Руперт свернул с дороги.
Подойдя поближе, он увидел, что источник света был не один, — два больших костра горели на болоте. Они были разнесены на расстояние около сорока футов или около того, а между ними была плотно утоптанная, лишенная растительности земля. Впечатление было такое, будто тут часто танцевали. Между кострами плясали около шестидесяти человек — женщины в тюрбанах из белого полотна, [64] мужчины с повязанными на головах белыми шарфами. Одежда их была очень пестрой — от лохмотьев рабов до элегантных французских платьев печально известных содержанок, «женщин-змей» Нового Орлеана. [65] Уэссекс продолжал смотреть и вскоре понял, что те, кого он поначалу принимал за мулатов, на самом деле были креолами или французами.
64
* Одним из положений Черного Кодекса было требование, чтобы цветные женщины, особенно содержанки, постоянно носили головные покрывала, сначала предназначенные для того, чтобы сделать «женщин-змей» менее привлекательными. Это привело к созданию сложных ярких головных уборов, которые стали носить все женщины-негритянки, свободные и рабыни.
65
* Свободные цветные женщины, матери вторых семей некоторых наиболее уважаемых представителей аристократии Нового Орлеана были известны как «женщины-змеи» — так их называли озлобленные жены их любовников. Некоторые говорили, что так их называли потому, что они возводили свой род к Мелюзине, фее со змеиным хвостом, родоначальнице анжуйских королей.
Грохот исходил из лежавшего на боку огромного барабана. На нем сидел молодой негр и колотил двумя палочками по разрисованной овечьей коже. На каждой стороне огромного цилиндра сидели мужчина и женщина, колотя по деревянным ободьям барабана чем-то вроде большой берцовой кости крупного животного.
На дальнем конце поляны, прямо напротив затаившегося Уэссекса стоял длинный стол. На одном его конце сидел черный кот, на другом — белый. Между ними стоял маленький горшок, из которого торчало нечто вроде маленького дерева или кустика, пара калебас [66] и какая-то статуя в три фута высотой, наподобие статуй католических святых, но в ярких одеяниях, расшитых тайными знаками, — а лицо ее и руки были черны как уголь. На шее статуи висело замысловатое ожерелье из костей и зубов животных.
66
** Тыква, в высушенном виде используется для хранения круп или в качестве чаши или погремушки.
Уэссекс не сразу понял, что коты — просто чучела, а пока он рассматривал их, барабаны внезапно замолкли.
Воцарилась абсолютная тишина. Барабанщик пошел к столу, потянулся к кукле, и — тут Уэссекс не смог рассмотреть как следует, костры давали мало света — вокруг его руки вдруг обвилась змея. Когда он взмахнул змеей, из толпы вышла молодая женщина, креолка или мулатка — разглядеть не удалось, и начала танцевать с молодым человеком и змеей в полной и неестественной тишине.
Уэссекс вовсе не был уверен в значении того, что сейчас видел. Это зрелище не носило отметин сатанизма, как у Шарантона, поскольку здесь не оскверняли христианских символов. Это было родственно английскому ведьмовству — ничего удивительного, поскольку, хотя сама Луизиана была страной католической, Черный Кодекс запрещал учить рабов христианству, равно как запрещал им отправлять их собственные культы.