Лерка
Шрифт:
– Ой, Лерка, – сказала она. – А зачем? А из чего их строят?
– Из глины. Глины много.
– А зачем?
Лерка несколько секунд молчал. Может быть, все еще думал: стоит ли говорить? И сказал:
– Для муравьев. Термиты ведь тоже муравьи, только большие. Африканские. Значит, у них привычки одинаковые, только наши муравьи не умеют строить термитники. А если им кто-нибудь построит, им же не хуже будет. Наоборот, как дворец. В один термитник хоть целый миллион муравьев влезет. Хоть два. Сколько хочешь.
– Не привыкли они к таким дворцам, –
– Привыкнут, – сказал он. – Им же только лучше от этого. Ну, сперва их мало будет, а потом разведутся. Туда же сто муравейников влезет. А муравьи полезные, они лес от вредителей берегут. Значит, и термитник полезный.
– Лерка, Лерка… – медленно сказала Лена. – Сам ты это придумал?
Он помотал головой:
– Я про муравьев по радио слушал. А про термитов Лодька рассказал. Сам рассказал, а теперь не верит… Да я бы уж построил, только не знаю, как купол делать. Он, наверно, провалится. Глина хрупкая, когда высохнет. В Африке, наверно, не такая глина. Ты не знаешь?
– Не знаю… Большой ты его собираешься строить?
Лерка вспрыгнул на табуретку, поднялся на цыпочки к вытянул к потолку руку.
– Вот такой. Не очень…
– Ой-ёй, – сказала Лена. – Ничего себе.
Он вытянулся вверх изо всех сил. Новые сандалии заскрипели.
– Настоящие-то еще больше.
– Попробовал бы сначала маленький сделать.
Лерка прыгнул на пол, но не сел. Он стоял теперь перед Леной, обняв себя за плечи и по-птичьи склонив набок голову. Потом сказал:
– Я люблю большое строить.
– Например, слона, – вспомнила Лена. – Да?
– Ну и слона… А что?
– Да ничего. Так…
– Все говорят «ничего, ничего». А потом смеются, – хмуро сказал он.
– Ты не думай, что я смеюсь. Мне интересно. Только непонятно. Про термитник понятно, а про слона нет. В него ведь муравьев не посадишь.
– Зато играть можно.
– Ого! Вот это игрушка!
– Думаешь, если большой, значит, плохо?
– Я… не знаю, – откровенно сказала Лена.
Лерка смотрел упрямо, почти сердито.
– Надо, чтобы игрушки были похожи на настоящие. Как на самом деле. Чтобы им лапы не отрывали.
– Какие лапы? – удивилась Лена.
– Плюшевые… В седьмом отряде три плюшевых медведя было. Теперь все – инвалиды. У одного даже голова на ниточке. Потому что их не жалко. Они на живых не похожи нисколько. А большой медвежонок, который из репейников, до сих пор целый.
Лена вспомнила: в самом деле, есть у малышей из седьмого отряда медведь, слепленный из репейных головок. С добродушной мордой, толстый, ростом чуть пониже Лерки. Сделали ему берлогу под высоким крыльцом, и любят его все, и возятся с ним.
Но все-таки медведь – это не то, что надо Лерке. Лерка хочет строить большое и прочное. Он готов, наверное, египетскую пирамиду сложить своими руками! Но не умеет. И термитник у него не получается, и слон…
– Знаешь, Лерка, – осторожно сказала Лена, – ведь термиты – не муравьи. Они просто похожи на муравьев, а на самом деле они совсем другие насекомые.
Лерка помолчал, разглядывая пол. И тихо спросил:
– Это точно?
– Это совершенно точно. Я про это еще в «Пятнадцатилетнем капитане» читала.
Лерка задумался. Но не огорченно, а сосредоточенно. И было ясно, что он размышляет: чем же заняться вместо термитника.
Чем?
Что ему нужно?
В давние времена в приморских городах с острыми крышами и узкими улицами жили-были бородатые мастера. Они курили закопченные трубки и вырезали из громадных кусков старого дерева фигуры. Русалок, богатырей, ведьм и чудовищ. Лена читала в какой-то книжке, что мастера прибивали их на носах скрипучих парусных кораблей, под бушпритами, и эти диковинные звери и воины качались над волнами всех океанов.
Вот это была бы для Лерки работа!
Лена представила, как маленький коричневый Лерка цепко охватил ногами плечо деревянного колдуна-великана и топориком обтесывает ему ухо.
Но подумав о мастерах, о фрегатах и корабельных скульптурах, Лена вспомнила еще и о коряге у лесного ручья и о том, как мигал и разгорался на темном рейде маячный огонь Константиновского равелина.
Море Лена увидела в прошлом году. Она приехала на юг, к маминой знакомой, и стала жить в пустой белой комнатке, где по стенам ходили черные пауки, а на потолке спала мохнатая бабочка.
В первый же день она облазила все ближние скалистые берега, почти ослепла от синего блеска, чуть не подралась со смуглыми упрямыми мальчишками из-за почерневшей снарядной гильзы и сожгла на солнце плечи.
Ночью Лена просыпалась и слышала теплый сладковатый запах трав. Это были незнакомые травы юга. Ими пахло раннее крымское лето. И еще оно пахло теплыми сухими камнями.
Лена коротко вздыхала в темноте, улыбалась и думала, что эти запахи приносит из степи в город береговой бриз. Ночной бриз, с которым рыбаки уходят в море… А может быть, не было никакого бриза, и, наверное, он совсем теперь не нужен рыбакам, с их моторными судами. Но ей нравилось так думать: дует с берега ветер, и уходят в море парусные шлюпки.
Уходят… В море!
От того, что море совсем рядом, мгновенно вырастала в Лене громадная радость. Вернее, даже не вырастала, а взрывалась. Это был бесшумный, но сильный взрыв радости. Сон окончательно улетал. Хотелось куда-то бежать, с кем-то говорить, смеяться.
Но стояла густая теплая тишина. Только за оштукатуренной перегородкой сонно дышала мамина знакомая, тетя Варя. Чтобы не разбудить ее, Лена старалась двигаться тихо-тихо. Она вставала и подходила к раскрытому окну. Ночь за окном была темно-синяя, густо усыпанная черными пятнами виноградных листьев. Виноград сплошь оплетал маленький дворик. Узорчатые листья чуть заметно шевелились, а между ними дрожали большие белые звезды и редкие желтые огоньки; город лежал на крутых складчатых горах, верхние улицы висели высоко-высоко над нижними, и ночные огоньки поэтому жили рядом со звездами.