Лермонтов. Исследования и находки(издание 2013 года)
Шрифт:
Ему не верили.
Не верили потому, что чувствовали не случайный характер ссоры, и, отмечая настойчивое желание Мартынова драться, невольно сопоставляли гибель Лермонтова с гибелью лучших людей России.
«Мартынов — чистейший сколок с Дантеса», — писал Полеводин.
«Страшная судьба наших современных литераторов», — продолжал Любомирский.
«Все русские поэты имеют одинаковую судьбу» (Катков).
«Его постигла одна участь с Пушкиным, — замечает Самарин. — Невольно сжимается сердце, и при новой утрате болезненно отзываются старые: Грибоедов, Марлинский, Пушкин, Лермонтов…»
Это написано задолго до знаменитого «мартиролога» Герцена!
«Странную имеют судьбу знаменитые наши поэты, большая часть
«Судьба его так гнала. Государь его не любил, великий князь ненавидел, не могли его видеть», — пишет Екатерина Быховец, может быть, даже не отдавая себе отчета, какое ценное сообщение содержат эти, переданные ею, лермонтовские слова. Лермонтов намекнул ей, что он обречен, что он «оклеветан молвой» — если вспомнить здесь строчку из его «Смерти Поэта».
Об этой обреченности пишет Вяземский. В письме, отправленном с оказией, он намекает, что покушения на русскую поэзию более успешны, чем на французского короля:
«В нашу поэзию стреляют лучше, чем в Лудвига-Филиппа. Второй раз не дают промаха… На Пушкина целила по крайней мере французская рука, а русской руке грешно было целить в Лермонтова, особенно когда он сознавался в своей вине».
Три недели спустя после дуэли прозорливый А. Я. Булгаков писал:
«Князь Васильчиков будучи одним из секундантов можно было предвидеть, что вину свалят на убитого, дабы облегчить наказание Мартынова и секундантов… Намедни был я у Алек<сея> Фед<оровича> Орлова и он дуэль мне совсем уже иначе рассказывал. Что это за напасть нашим поэтам…» [979]
979
«Письма А. Я. Булгакова к П. А. Вяземскому». — «Литературное наследство», т. 45–46, с. 712.
Последняя фраза достаточно прозрачно намекает на то, что дуэль Лермонтова была подготовлена, так же как и дуэль Пушкина.
Приговор станет известен только через пять месяцев, но Булгакову уже ясно, что Мартынов будет освобожден от наказания, и порукой тому князь Васильчиков — сын влиятельнейшего сановника Российской империи и любимца царя. А генерал-адъютант граф Орлов — ближайший сотрудник Бенкендорфа и будущий преемник его на посту шефа жандармов, распространяет по Москве новую версию гибели Лермонтова, сваливает вину на убитого, опровергает сведения, полученные с Кавказа от посетителей Минеральных Вод.
Булгаков не сообщил версии графа Орлова, но угадать, что тот рассказывал ему, большого труда не стоит.
Рассказ о том, что Лермонтов распечатал пакет с дневником Натальи Мартыновой, был опубликован по желанию ее семьи в 1893 году. Но впервые был пущен для того, чтобы затемнить политический характер убийства, сразу же после дуэли. В этом свете и карикатуры и шутки выглядели как предлог, а причиной становилась фамильная честь Мартыновых. Не исключено, что Мартынова убедили в этом еще до дуэли и тем самым спровоцировали столкновение.
Еще важнее другое:
«Натолкнул Мартынова на мысль о дуэли из-за сестры один из жандармских офицеров, находившихся в Пятигорске в 1841 году, во время производства следствия по делу о его дуэли с Лермонтовым, который в таком смысле донес тогда о причинах дуэли генералу Дубельту» [980] .
Речь идет о жандармском подполковнике Кушинникове, входившем в состав следственной комиссии по делу Мартынова.
Все эти сведения в 1892 году сообщил в печати П. К. Мартьянов, ссылаясь на московского полицмейстера Н. И. Огарева,
980
П. Мартьянов. Новые сведения о М. Ю. Лермонтове. — «Исторический вестник», 1892, № 11, с. 380.
Подобную информацию при желании можно было бы взять под сомнение: имя офицера не названо, сведения исходят из «третьих рук». Да и Мартьянов не вполне надежный источник…
Тем не менее Герштейн права: рассказ достоверен. Мы имеем возможность привести подтверждение этого факта.
Легенда о вскрытых письмах стала распространяться по Петербургу «именно на той самой неделе, когда почта принесла… известие о дуэли и смерти Лермонтова». И распространял эту легенду не кто иной, как генерал Дубельт!
Сообщение исходит от В. П. Бурнашева [981] . На одном из вечеров у А. Д. Киреева — управлявшего конторой императорских театров, который, будучи родственником Святослава Афанасьевича Раевского, вел издательские дела Лермонтова, Бурнашев встретил Дубельта, постоянного посетителя киреевских карточных вечеров. И слышал от него своими ушами, что причиной дуэли была нескромность Лермонтова, распечатавшего чужие пакеты.
Надо ли доказывать, что Бурнашев был при этом весьма далек от мысли заподозрить Дубельта в желании дискредитировать поэта. Для Бурнашева — это «превосходный рассказчик», «человек, приятный в обществе», «всезнающий русский Фуше». В данном случае важно учесть, что «воспоминания петербургского старожила» — В. П. Бурнашева появились в печати в 1873 году — на двадцать лет раньше, чем мартыновские приятели пустили в ход семейную переписку, долженствовавшую доказать, что причиной дуэли послужил неблаговидный поступок поэта.
981
В. П. Бурнашeв. Городская легенда о причине последней дуэли Лермонтова (Из воспоминаний петербургского старожила 40-х годов). — «Биржевые ведомости», 1873, № 150.
В то же самое время, когда Дубельт распространял по Петербургу рассказ о распечатанных письмах, по Москве пошел слух, что «Мартынов имел право» вызвать Лермонтова, «ибо княжна Мери сестра его» (Елагин). Но даже и этот корреспондент, признающий за Мартыновым право требовать сатисфакции для удовлетворения фамильной чести, обвиняет его: «зачем он не заставил Лермонтова стрелять». И отмечает, что «обстоятельства дуэли рассказывают различным образом и всегда обвиняют Мартынова, как убийцу».
Письмо Андрея Елагина датировано 22 августа 1841 года. Но слух о «княжне Мери» пошел в те самые дни, когда в Москву приехал Орлов — после 8-го числа. Уже в первой половине месяца эту новость сообщил своим сестрам Т. Н. Грановский [982] .
982
«Т. Н. Грановский и его переписка», т. II. М., 1897, с. 128.
Эти рассказы не вязались с пятигорскими письмами. Иные сомневались в правильности московских слухов относительно «княжны Мери». «Мартынов — брат мнимой княжны, описанной в „Герое нашего времени…“» — писал Мефодий Катков.
Тем не менее клевета свое сделала. Россказни о княжне Мери и о том, что в лице Грушницкого изображен сам Мартынов, сообщая происшествию скандальный характер, отвели общественное внимание в другую сторону и тем самым позволили, казалось бы, раз навсегда скрыть политический характер дуэли.