Лермонтов
Шрифт:
Сравнивала Екатерина Андреевна своего первенца с новым Сонюшкиным «предметом»: ровесники, одногодки, а какая разница! У сына ничего, кроме репутации очень умного человека, а у этого к двадцати четырем годам слава второго Пушкина… Сравнивала и страдала: на ее глазах произошло самое страшное из предательств – кумира из отца сделали, поклоняются ему, дом семейный в кумирню превратили, из Лизы, младшей, жрицу домашнюю вылепили, а сами предают. Каждый день предают. Отец трудом жил, в труде наслаждение находил, а эти, дети, – говорят, говорят, говорят… На разговоры время переводят. И так день за днем, месяц за месяцем, год за годом… А она все ждет и ждет, пока соблаговолят кончить свой слишком длинный «кейф», свое сладкое «ничегонеделанье»…
Лермонтов, конечно, догадывался, что в «ковчеге Арзамаса» – как называли друзья Пушкина этот литературный дом – не совсем благополучно, и все-таки охотно бывал у Карамзиных. Судя по всему, именно здесь впервые и увидела Михаила Юрьевича Мария Алексеевна
Как вспоминает Аким Шан-Гирей, зимой 1839 года Михаил Юрьевич был сильно заинтересован княгиней М.А.Щербатовой. Сам Аким с Марией Алексеевной познакомиться не успел. Но со слов кузена знал, что девятнадцатилетняя вдова хороша так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Долгое время ни о самой княгине, ни об ее отношениях с Лермонтовым мы не знали ничего, кроме сухих биографических данных [39] да краткой записи в дневнике А.И.Тургенева, сделанной в мае 1840 года в Москве, куда княгиня неожиданно почему-то уехала еще в феврале: «Был у княгини Щербатовой. Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова».
39
Мария Алексеевна Щербатова (1820–1879), урожденная Штерич. (Основатель рода русских Штеричей, бедный сербский дворянин, вступил в русское подданство при императрице Елизавете Петровне.) Воспитывалась в Петербурге, в семье мачехи своего отца. В 1837 году стараниями воспитательницы Серафимы Ивановны Штерич выдана замуж за князя А.М.Щербатова. Брак не был счастливым. После его смерти – Щербатов умер через год после свадьбы – Мария Алексеевна с сыном Михаилом жила у Серафимы Ивановны. В 1843 году вторично вышла замуж – за дальнего родственника по материнской линии Ивана Лутковского.
Теперь, когда Е.Н.Рябов нашел и опубликовал письма М.А.Щербатовой, мы можем прибавить к свидетельству А.И.Тургенева и ее письма. Рассказать подробно об этой сенсационной находке я, конечно, не могу, но выдержки из них все-таки приведу.
Официальная, для домашних и подруг, причина внезапного отъезда из столицы была такая: болезнь отца, который по нездоровью не может ничего сделать для своих голодающих крестьян: «Мое сердце сжимается при мысли об участи наших несчастных крестьян всякий раз, когда я подумаю о том, что их ожидает, – пишет Мария Алексеевна своей подруге Антонине Блудовой в апреле 1840 года. – Они находятся в крайне плачевном состоянии. Губернии того, что называется Великой Россией, голодают, и у их помещиков нет больше возможности облегчить их участь, в результате чего они вынуждены разбойничать, и нам пишут, что урожай будущего года не обещает быть хорошим, осень была плохой. Если бы я выполнила свое намерение и переехала жить в деревню, я умерла бы от жалости, а главное, от невозможности помочь этим несчастным, которые бродят по большим дорогам. Перед выездом в Москву я распорядилась кормить всех наших крестьян, но мне пишут, что сено все вышло и что крестьяне вынуждены следовать примеру своих несчастных соседей и продавать свою скотину. Вы не представляете себе, как это меня огорчает, особенно когда я думаю, что в высшем свете в Петербурге об этом не знают, веселятся и бросаются деньгами, тогда как крестьяне мрут от голода и нужды. Было бы трудно передать Вам все филантропические мысли, которые приходят мне в голову и в какую меланхолию меня это приводит».
Согласитесь, что автор «Родины» и «Завещания» недаром увлекся женщиной, способной страдать от невозможности облегчить участь своих крепостных. И все-таки вряд ли Мария Алексеевна бросила бы двух любимых мужчин – Мишу-большого и Мишу-маленького – только из высших гуманистических соображений, тем более что болезнь родителя оказалась не смертельной, а помогать голодающим, имея деньги, можно было и не выезжая из Петербурга. До находки Рябова предполагалось, что Мария Щербатова, узнав о дуэли между своими «поклонниками», покинула столицу, испугавшись сплетен и пересудов. На самом деле, как свидетельствуют найденные письма, княгиня «убежала» в Москву, еще ничего не зная о поединке. Там и получила, во-первых, страшное известие о смерти сына – маленький князь Михаил Щербатов умер 3 марта, а во-вторых, сообщение о дуэли и аресте Лермонтова. Письмо, которое вы сейчас прочтете, датировано 21 марта, то есть написано в те дни, когда первое горе уже выплакано, а второе еще предстоит оплакать. Оно-то и наводит на мысль, что истинной причиной отъезда Щербатовой из Петербурга было беспричинно изменившееся к ней отношение Лермонтова. И в самом деле! Он открыто ездил к ней в дом. Он не делал тайны из своего увлечения. Он посвятил ей «Молитву» («В минуту жизни трудную…»). Он подарил к Рождеству стихотворение, первая строчка которого не что иное, как объяснение в любви: «Мне грустно потому, что я тебя люблю…»
И вдруг… Открыв первый же за 1840 год номер «Литературной газеты», Машенька Штерич читает следующие строки:
Любить?.. Но кого же?.. На время – не стоит труда,А вечно любить невозможно.В
«Что меня бесконечно огорчает, – пишет она все той же Антонине Блудовой, – это отчаяние госпожи Арсеньевой, этой чудесной старушки, которая, вероятно, меня ненавидит, хотя никогда меня не видела. Я уверена, что она осуждает меня, но если бы она знала, насколько я сама раздавлена под тяжестью того, что только узнала. Я всегда придерживаюсь моего старинного правила: женщина, замешанная в каких-то слухах, самых нелепых, самых неправдоподобных, всегда виновата.
…Отцу моему лучше. Это по крайней мере хоть небольшое утешение при тех ужасных ударах, которые наносит мне Провидение… И представьте себе, моя дорогая Антуанетта, что я все перенесла. И я считаю себя способной перенести еще столько же. Только иногда мне кажется, что мозг мой затуманивается, и я с трудом различаю предметы и сомневаюсь в собственном существовании, сплю ли я, или же я мертва. Иногда я боюсь самой себя. Плачу я редко, но иногда из груди моей вырывается отчаянный смех. Как вызов судьбе, и тогда! Тогда я атеистка, я сомневаюсь во всем. И я чувствую несправедливость Бога».
Машенька Штерич-Щербатова убеждена, что бабушка Лермонтова ее ненавидит. Но она преувеличивает. Отношение Елизаветы Арсеньевой к женщине, в которой внук, по словам Акима, заинтересован, намного сложнее. Всю жизнь опасавшаяся, что Мишу женит на себе какая-нибудь франтиха, прочитав, с подачи Акима, посвященные Марии Алексеевне Щербатовой стихи, Арсеньева почти смирилась с такой переменой в их общей жизни. Женитьба, по столыпинским понятиям, – солидная причина, чтобы просить отставку. Петербург ей не по летам и не по здоровью, да и Мише во вред: то грипп, то простуда. Пора, пора в Тарханы перебираться.
…Москва, Тарханы, семья, кабинет, письменный стол… У Аннет Боратынской, жены младшего брата знаменитого поэта (Ираклий Абрамович служит в том же полку, что и Лермонтов), только и разговоров, что Пушкин бы не погиб, если бы поступил, как Евгений. Вышел в отставку, женился, уехал в деревню, отстал от литературной суеты. Мой дом – моя крепость. Посмотрите, Михаил Юрьевич, на англичан. Тамошние литераторы не сбиваются в кучу! У всякого свой шесток.
Анна Давыдовна, урожденная Абамелек, про Англию и англичан знает все, потому что переводит на английский русских поэтов. Вот и лермонтовскую «Молитву» собирается перевести…
Похоже, что и Михаил Юрьевич в какой-то момент не исключал для себя и такой выбор. Во всяком случае, в момент создания поэтического портрета княгини М.А.Щербатовой:
На светские цепи,На блеск утомительный балаЦветущие степиУкрайны она променяла,Но юга родногоНа ней сохранилась приметаСреди ледяного,Среди беспощадного света.Как ночи УкрайныВ мерцании звезд незакатных,Исполнены тайныСлова ее уст ароматных,Прозрачны и сини,Как небо тех стран, ее глазки,Как ветер пустыни,И нежат и жгут ее ласки.И зреющей сливыРумянец на щечках пушистых,И солнца отливыИграют в кудрях золотистых.И, следуя строгоПечальной отчизны примеру,В надежду на БогаХранит она детскую веру;Как племя родное,У чуждых опоры не проситИ в гордом покоеНасмешку и зло переносит.От дерзкого взораВ ней страсти не вспыхнут пожаром,Полюбит не скоро,Зато не разлюбит уж даром.Если внимательно вглядеться в этот портрет, нельзя не отметить, что в Машеньке Штерич, какой ее написал Лермонтов в зиму 1839 года, поразительно много деталей, роднящих модель с портретистом.
Как и Мария Алексеевна, Лермонтов переносит и насмешки, и зло – «в гордом покое». Как и она, он променял уединенную жизнь в Тарханах или в Москве на светские цепи и оковы службы царской. И все-таки остался чужим ледяной петербургской среде.
Да и вера его в Бога – тоже какая-то детская. Сергей Дурылин, талантливый литературовед и человек глубоко и истинно верующий, в середине двадцатых годов XX века, когда Церковь преследовалась государством, занес в свой дневник такую запись: «Строчка Лермонтова – любая: из стихотворений 1838–1841 гг. – для меня религиознее всего Толстого».