Лермонтов
Шрифт:
— Беспокойство мысли в юных летах образовывает ум. Поверь мне, друг мой, что философия — спасительное средство от фанатизма и обыденности. Это не моё мнение, а умнейших людей.
В Москве они виделись лишь урывками. Гувернёры в угоду бабке твердили, что приезды отца отвлекают Мишеля от занятий. Да и сам отец был тороплив, озабочен; хлопотал о закладе имения в казну: денег на жизнь не хватало.
Последний его приезд в апреле 1831 года был ужасен; семейная драма вырвалась-таки из-под спуда!
...Не тогда ли именно возникла впервые лермонтовская поза, нужда в ней? Ему требовалась срочная подмога, чтобы устоять против бабушки и отца. Он больше не узнавал их в лицо. Они терзали его с самозабвенным наслаждением. Палили друг в друга, как из пистолетов, злобой и несправедливостью, а попадали в него, в него... И долго
Ему было присуще какое-то странное отвращение, род сердечного недуга перед чужими слезами, хотя у самого от сущей безделицы глаза часто становились мокрыми. Он остался, но не простил ей этих слёз. Он и раньше был неровен, взбалмошен, эгоцентричен. Но — открыт. Доверие к близким рухнуло в одночасье. Скрытность — вовсе не замкнутость, не молчанье. Это притворство. Он притворился сначала спокойным и безразличным, всё скоро забывшим. А потом и вовсе балагуром, шутником. Шутки становились всё ядовитее — ах, но ведь Мишель так избалован!
Он накручивал на себя свою позу, будто пряжу на веретено — всё толще, всё плотнее, невидимее для других.
Злосчастный переворот совершился в его натуре: он больше никому не верил, никого не любил с безусловной ребяческой искренностью. Выставлял напоказ дурные свойства характера — если их не было, придумывал их себе! — лишь бы уязвить, уколоть почувствительнее, мало разбирая, на кого падут удары.
А по отцу тосковал, запёршись ночами, тайно. Капал на неровные строки оплывшей свечой пополам со слезами.
О мой отец! Где ты? Где мне найти Твой гордый дух, бродящий в небесах? В твой мир ведут столь разные пути, Что избирать мешает тайный страх.Смерть отца становилась одновременно загадкой бытия. Он вопрошал со страстной требовательностью:
Ужели вовсе ты не сожалеешь ныне О днях, потерянных в тревоге и слезах? О сумрачных, но вместе милых днях. Когда в душе искал ты, как в пустыне. Остатки прежних чувств и прежние мечты? Ужель теперь совсем меня не любишь ты?Как мало, как преступно мало знал он своего отца! О чьей философии толковал тот ему в Кропотове четыре года назад? Не знает. Не понял. С вопросами мирозданья остался один на один. А они его терзали не меньше отвергнутой любви. Попробовал открыться в ней милому мальчику Алёше Лопухину [12] (Лопухины жили на Молчановке рядом), тот прыснул в ответ...
Душа Лермонтова откликалась на всё: вести о кавказских походах исторгают у него не воинственный клик, а вздох сочувствия:
12
Попробовал открыться в ней милому мальчику Алёше Лопухину... — Лопухин Алексей Александрович (1813 — 1872), близкий друг Лермонтова. Чиновник Московской синодальной конторы. Брат Марии и Варвары Лопухиных. Алексей Лопухин вместе с Лермонтовым учился в Московском университете. В 1834 г. Лермонтов помешал его предполагаемому браку с Е. А. Сушковой, считая её расчётливой кокеткой. В 1838 г. Алексей Лопухин женился на В. А. Оболенской.
Нет, не один Пушкин посылал привет «во глубину сибирских руд»; безвестный школьник из Московского благородного пансиона тоже стремится подбодрить узников:
Сыны снегов, сыны славян. Зачем вы мужеством упали? Зачем?.. Погибнет ваш тиран. Как все тираны погибали!..«Каторжные норы» виделись ему так ясно, словно он разделял заточение.
Лето 1830 года взорвалось в Европе бунтами и революциями. О, как ликует сердце Мишеля! Ни минуты не колеблясь, он мысленно лишь на одной стороне баррикад. Албанские повстанцы вызывают его восхищение:
Опять вы, гордые, восстали За независимость страны, И снова перед вами пали Самодержавия сыны...Он произносит это слово так, будто уже на себе ощутил его тяжесть. Словно ненависть к самодержавию у него в крови. Карлу Десятому бросает в лицо [13] , как перчатку:
13
Карлу Десятому бросает в лицо... — Карл X (1757 — 1836), французский король в 1824 — 1830 гг. В его правление были изданы июльские ордонансы 1830 г., ограничивавшие демократические свободы; начата экспансия в Алжир. Карл X был свергнут Июльской революцией 1830 г.
Что ж, Николаю Павловичу Романову нельзя отказать в интуиции [14] . Нагрянув внезапно в Благородный пансион, едва протолкнувшись сквозь толпу непочтительных юнцов, которые не дали себе труда узнать в рассерженном генерале русского императора, он нюхом учуял вольнолюбивое кипение в этих стенах. Московский «лицей» доживал последние дни...
14
...Николаю Павловичу Романову нельзя отказать в интуиции. Нагрянув внезапно в Благородный пансион... — Николай Павлович Романов (1796 — 1855), российский император с 1825 г. Третий сын Павла I. Его правление началось с подавления восстания декабристов. Жестоко преследовал свободомыслие (Пушкин, Лермонтов, Герцен, Шевченко и др.). Впервые Лермонтов мог увидеть Николая I в пансионе; царь посетил его 11 марта 1830 г. без предупреждения и без свиты, был крайне недоволен царившими там вольными порядками и приказал реорганизовать в казённую гимназию. Уход Лермонтова 16 апреля того же года из 6-го класса был ответом на указ о реформе Пансиона.
С Лермонтовым происходила обычная для всякого пишущего вещь: он жадно и дотошно пытался вникнуть в дела человечества, в завихрения истории, в прихотливый изгиб мысли то одного, то другого гения, но оставлял на потом перипетии собственной судьбы. Хотя прозрения, уловки ухватить истину с нужной стороны, повернуть к свету поярче конечно же черпал из самого себя гораздо более, чем из окружающего. Но собственная личность умеет долгое время оставаться как бы невидимкой, позволяя черпать и черпать, не задумываясь о дне. Почти бессознательно погружался он в глубочайшие пучины. Рифмованные строки не более, чем волна, выплеснутая на поверхность. Какова же глубина, если так мощно вздымался вал его поэзии?!