Лерой. Обещаю забыть
Шрифт:
Вопреки самым страшным опасениям врачей, Пётр Кшинский выжил. И это главное! Впереди — долгая реабилитация, но я знаю, что папа справится.
— Арина, Лерой! — улыбается отец, ковыляя навстречу. Рядом с ним высокая и импозантная Люсия или просто Людмила Быкова, заглянувшая пару недель назад к отцу, чтобы сделать массаж, и вот уже который день сопровождающая старика повсюду.
— Папа, — обнимаю его любя и киваю Людмиле. Рядом с ней он оживает на глазах, а большего мне и не надо.
Помогаю Люсии накрыть на стол, пока Лерой обсуждает с отцом последние новости. Уверена, что Амиров
— Люся! — ворчит папа, стоит нам приступить к ужину. — Опять перетёртые овощи?
Старик недовольно морщит нос, отодвигая от себя тарелку.
— Да, Петя, сегодня с индейкой, — не замечая отцовской гримасы, отвечает та. — А кто не съест, останется без сладкого!
— Люся! — на щеках отца пятнами расползается румянец, пока мы с Лероем едва сдерживаем смех. Однако, тарелку отец придвигает чуть ближе и даже берёт в руки ложку.
— Что я такого сказала? — недоумевает Люсия. — Я приготовила апельсиновое желе!
Впервые за долгие годы в нашем доме за ужином звучит смех. Лёгкий. Естественный. Непринуждённый. А я счастлива. Просто так. Оттого что рядом со мной два самых близких и дорогих человека.
Эпилог
4 года спустя.
Лерой.
Натягиваю наспех куртку и выбегаю на крыльцо. В нос ударяет морозный воздух: давно в наших краях не было настолько холодной зимы. Окидываю взглядом двор, украшенный множеством разноцветных огоньков, создающих иллюзию настоящей новогодней сказки, и останавливаюсь глазами на ёлке, что стоит по самому центру, обвешанная самодельными игрушками.
Рядом с ней, закрыв лицо ладошками, в объёмном комбинезоне с пышным меховым воротником, плачет маленькая девочка. Так громко, что слышно было внутри дома.
Подбегаю к малютке и сажусь перед ней на корточки, осматривая кроху с ног до головы.
— Что случилось, Машунь? — спрашиваю встревоженно, пожираемый волнением за дочь.
Та надувает губки и пронзает меня выразительным взглядом ярко-изумрудных глаз, в которых отражается весь мой мир, а затем маленькой ручкой в пуховой рукавичке указывает в сторону небольшой горки, что ещё вчера мы с Черниговским залили специально для детей.
— Я просто сказал, что никогда не женюсь на ней! А она в слёзы! Лерой, ну ты сам подумай, она же маленькая! — ворчит Тимоха, а у самого шапка набекрень.
— Ну, — прижимаю к себе дочь, в попытках успокоить. — Машуня однажды вырастет, станет самой красивой, и тогда, возможно…
— Когда она вырастет, я состарюсь! — заявляет Тим с важным видом и поправляет на носу очки. Первый класс и непомерная любовь к чтению немного отразились на его зрении.
Машуня тяжело вздыхает, а затем быстро переключает внимание к игрушкам на ёлке, которые вместе с мамой мастерила весь декабрь.
— Что у вас тут? — доносится со спины голос Черниговского. — Тим, почто девчонок обижаешь?
— Эту обидишь, — ворчит пацан
— Может, в дом? — Тимур кутается в куртку, переступая с ноги на ногу. Вот же, французская неженка!
— А мама с тётей Ариной скоро вернутся? — любопытствует Тимоха.
Черниговский смотрит на часы, затем на меня, а потом растерянно пожимает плечами.
Уже несколько часов мы с ним покорно исполняем роль нянек, пока наши жёны наводят предновогоднюю красоту.
— Скоро, — отвечаю Тимохе и, подхватив дочь на руки, иду к дому, где на ковре в гостиной ещё две девчонки смотрят мультики.
— Уля, Мила, выключайте телевизор — время вышло! — горланит Черниговский, явно утомлённый этим днём.
— Папочка, — кричит Мила и, позабыв про мультяшных принцесс, несётся навстречу к Тимуру.
На моём лице невольно расцветает улыбка: одно дело видеть этого разрисованного татухами огромного угрюмого мужика с подросшим сыном, и совсем другое — с трёхлетней крохотной принцессой. Хотя я и сам, наверно, выгляжу не менее слащаво, когда вожусь с дочкой.
— Ну что, убедился, что с мелкими скучно? — с важным видом интересуется у Тима Ульяна, старшая дочка моей сестры Ритки, что под Новый Год надумала родить ей братишку. И пока мама готовится к родам, а папа усиленно ей помогает, Улю на новогодние каникулы отправили к нам.
— И ничего не скучно, — отвечает Тимоха, отряхиваясь от снега, а затем помогает мне снять с Машуни валенки.
— Четверо детей в одном доме — это перебор! — вздыхает Черниговский и жадно смотрит в сторону кухни. — Может, пока никого нет, слопаем по салатику, а?
— Ага, а потом весь вечер будем слушать, какие мы с тобой проглоты, — улыбаюсь в ответ. — Крепись, слабак!
Кто бы мог подумать ещё лет пять назад, что я буду делить крышу своего дома с Черниговским и радоваться его компании. Но оказывается, у нас с ним много общего, просто разглядеть это раньше было не под силу.
Девчонки вернулись ближе к вечеру цветущие и обворожительные, и спасли нас с Тимуром от бесконечных игр и капризов малышни. Хорошо быть папой, но брать на себя функции мамы — порой непосильная для мужика ноша!
Смотрю на Рину, ставшую за эти годы ещё более женственной и красивой, и с трудом верю своему счастью. Она моя! Самая сладкая и родная, самая чуткая и ласковая! Идеальная мать, восхитительная жена и просто ось всей моей жизни.
Удивительно, как сильно Рина и Ксюша сдружились за эти годы. Я даже думаю, что решение Черниговских вернуться в Россию насовсем было немало подогрето этой самой дружбой.
До Нового года несколько часов. За огромным столом шумно и весело. Дети галдят. Кшинский спорит с Черниговским о целесообразности постройки нового торгового центра. Люсия, пару лет назад официально тоже ставшая Кшинской, внимательно рассматривает на вилке салат, явно пытаясь угадать, из чего тот сделан. Арина и Ксюша то и дело снуют из гостиной на кухню, а затем обратно, весело щебеча между собой. Рина ловит мой взгляд и, закусив губу, хитро улыбается. Она, как и я, рада гостям, но не может дождаться, когда мы останемся наедине.