Лес пропавших дев
Шрифт:
Но судья даже не шевельнулся в ответ, и тогда я спросила:
– Пропавшие и погибшие девушки приходят к вам во сне? Просят о помощи?
Он вздрогнул и потянулся за чашей рисового вина. Отпил из нее немного и сказал:
– Вы много себе позволяете, юная госпожа.
– Что ж, мне нечего терять, – ответила я. – У меня нет ни матери, ни отца. У меня никого нет.
«Мэволь! – вспыхнула вдруг запоздалая мысль. – У меня есть Мэволь!» Мэволь была моей сестрой, но я не считала ее близким человеком, не чувствовала родства. Уверена, она бы согласилась со мной. Мы не были близки.
– Мы
– Вы во многом правы, – терпеливо согласилась я. Искренность судьи тронула меня – и ему приходилось нелегко на этом острове, куда ссылали осужденных. – Но отец учил меня справедливости, честности, говорил, что стоит стремиться к лучшему, хотя бы для того, чтобы и мир повернулся к тебе лучшей стороной.
Грустная улыбка тронула уголки губ судьи:
– И я когда-то был таким. Тоже готов был броситься на поиски любимого человека, отречься от удобств ради правды и справедливости.
«И что же случилось?» – удивленно подумала я.
– Вы знаете, что чувствует человек, когда понимает, что все его попытки напрасны?
Худший кошмар, какой я только могла себе представить. Вдруг я так и не найду отца и уеду с Чеджу ни с чем. Не сумею раскрыть преступление, ради которого рисковала жизнью, узнать, кто же преступник, кто похищает девушек. А их по-прежнему будут похищать.
– Нет, – призналась я, – не знаю.
– Он чувствует глубокое и беспросветное бессилие. Все тщетно. Подобное разочарование способно погасить даже самое яркое пламя. Вот что я понял, госпожа Мин: с хорошими людьми случаются плохие вещи, крестьяне вечно будут обвинять меня во всех своих бедах, и продажность не победить. – Судья налил себе полную чашу вина, выпил ее залпом и рассмеялся. – Зло всегда на коне.
Я ясно представила, как долгие годы судья пытался вершить правосудие на острове. Защищал крестьян от жестоких пиратов вокоу, пытался уменьшить размер дани, которую жители деревни вынуждены платить королю, поставляя ему лошадей, морепродукты, зерно, фрукты, мясо. Он, должно быть, не обрел союзников, хотя стремился быть честным и справедливым. Должно быть, как бы он ни старался, крестьяне все равно считали именно его виновником всех бед.
Я отвязала кисет от платья и положила его на стол.
– Свидетель утверждает, что отца отравили. Я нашла доказательство. Кён-по буджа. Порошком, сделанным из этого растения, отравили моего отца.
Глаза судьи Хона сверкнули.
– И кто же это сделал?
Я нервно сглотнула. Ну и опасную же дорожку я выбрала. За то, что я сейчас скажу, меня легко могут убить.
– А зачем вам знать это, господин судья, вы же все равно ничего не сделаете. – Я решила испытать судью, проверить, вдруг в нем осталось еще что-то хорошее и гнев пробудит его, снова зажжет искру добра в его сердце. – Моему отцу не повезло, мир обошелся
Затаив дыхание в ожидании его ответа, я сжала кулаки.
Грудь судьи Хона гневно вздымалась и опускалась. Он словно задыхался.
Потом он протянул руку и потушил свечу. Его поглотила темнота.
– Уходите, – прохрипел он. – И никогда больше не попадайтесь мне на глаза.
Зря я понадеялась, что судья Хон поможет мне. Жалкий трус, да он ни на что и не был способен. Я внимательно оглядела двор, павильоны и пристройки и задумалась, как бы мне выбраться отсюда, сбежать от тети Мин. Была поздняя ночь, может быть, стражники ушли спать…
Я подошла к воротам, но, к моему разочарованию, у входа стояли двое солдат. Я изобразила равнодушный вид и спокойно двинулась вперед, как будто имела полное право выйти за ворота. Но не успела я сделать и шага, как стражники скрестили копья и преградили мне путь. Железные наконечники поблескивали в свете факелов. Они не могли узнать меня, они ведь видели меня в первый раз.
– Я младшая сестра госпожи Мин, – сказала я. – Пропустите меня, мне нужно домой.
Один из солдат вытащил из-за пазухи свиток, развернул его и начал сверять мое лицо с тем, что было на нем изображено. Потом он спрятал свиток обратно и сказал:
– Нас предупредили, что вы попытаетесь сбежать. Солдат Донсу, проводите госпожу Мин обратно в ее покои.
– Мне нужно домой, – повторила я. – Пожалуйста, пропустите.
Не обратив внимания на мои слова, второй солдат повел меня обратно в павильон Тонхоннэ. Он сердито смотрел на меня каждый раз, когда я оглядывалась. Он вряд ли решился бы причинить мне вред, но так свирепо сжимал копье, что я даже не попыталась удрать. Мы дошли до входа в павильон, и я остановилась. Похоже, я проиграла эту битву.
– Агасси! – угрожающе произнес солдат.
Я шагнула внутрь, закрыла за собой дверь и провела рукой по лицу. Что мне теперь делать?
Мне вдруг показалось, что кто-то наблюдает за мной – такое раздражающее покалывание по всему телу. Я обернулась. На меня, широко распахнув глаза, смотрела женщина-врач.
А рядом с ней, скрестив ноги, сидела Мэволь и потягивала из чаши какой-то горячий напиток.
– Девушка представилась вашей сестрой, – сказала врач. – Попросила чего-то горячего, чтобы согреться.
Я внимательно оглядела Мэволь: посиневшие от холода губы, влажные волосы, промокший насквозь ханбок. Соломенная шляпа и плащ плохо защищают от дождя.
– Как ты сюда приехала? – выпалила я. – Такой ливень снаружи.
– Верхом, – невозмутимо ответила Мэволь.
– Под дождем? Мэволь, ты же насквозь промокла!
Мэволь молча отхлебнула из чаши и вытерла нос рукавом. Дождевая капля скатилась по ее щеке. Она выглядела совсем больной, еще хуже, чем после поездки на Чонбан.
В этот момент я как будто поняла, почему отец вернулся на Чеджу за Мэволь. Я легко могла представить, как нежно он, наверное, ее любил. Своевольная, проблемная девчонка, она совсем себя не жалела и хранила верность до последнего. Она одновременно и раздражала, и трогала.