Лесь с Ильинки-улицы
Шрифт:
– А я – Миша, – представился он.
– Ну чего рисовать будешь дальше, Миш?
Миша оглянулся на маму, но та увлечённо говорила с тетей Аней – значит, время ещё есть.
– Самоёт, – Мишка потянулся к пакету с остальными мелками. Белый кусочек – старый, маленький, но на самолёт его должно было хватить.
Так… Сначала словно бы белый огурец – это будет сам самолёт. Потом хвост и синие окошки… А потом можно и крылья… Но только Мишка примерился рисовать первое крыло, как Лесь схватил
– Ты что, кто ж так крылья рисует?! Надо вот так… – он пальцем обвёл контур будущих крыльев – не «врастопырку», а словно бы под углом. – Дай мелок, покажу.
Мишка пошарил в пакете и нашёл ещё один белый мелок. Дал его Лесю, поглядел, как тот ловко нарисовал первое крыло, и признал, что у него самого так бы не вышло.
– Тада я касить буду, – решил Мишка. Лесь кивнул, мол, ага – а сам увлечённо, осторожно начал рисовать второе крыло, изредка привставая, чтобы проверить, как оно со стороны смотрится.
Самолёт с такими крыльями получался лёгким, изящным и стремительным, чуть развернувшимся верхом к зрителям, словно поворачивал в воздухе.
Мишка рядом с Лесем сопел, старательно раскрашивая белым – сам самолёт, а голубым – иллюминаторы.
На некоторое время царило молчание.
– А тебе скока лет? – спросил вдруг Мишка, косясь на Леся.
– Тринадцать. А тебе?
– Почти-пять!
– А почему самолёт? – Лесь кончил рисовать крылья и, чуть отойдя в сторону – по-обезьяньи, на четвереньках – принялся рисовать первого парашютиста.
– На денёжденье хочу. Лего.
– А… видел. А у меня папа десантником был.
– А щас?
Лесь задумчиво лизнул мелок и скривился – тот был несъедобен и совсем невкусен.
– Не знаю. Он говорит, бывших десантов не бывает… А вообще он, наверное, как обычно – важный дядька в дальней командировке… Ладно, Мих, закрыли тему.
– А её как закыть?
– Это вот так: парашют раскрасишь?
– Ага!
Много ли нужно человеку для счастья…
И тут, как назло, Мишина мама закончила разговаривать с тётей Аней, поглядела на часы и ахнула: пора домой, ребёнок уже по уши в мелках изгваздался, да ещё и познакомился с каким-то невнятным пацаном лет четырнадцати, чумазым и в тёмно-серой, местами в пятнах грязи, футболке.
– Михаил, всё, пошли! Покажи руки?.. Ну вот, все серые просто! Невозможный ребёнок!.. Давай домой, Михаил. И без разговоров.
– Ма-а! Дай дор-рисовать! – прорезалась у Мишки неожиданно упрямая и непослушная буква «р». Да и руки у него никак не серые были! А жёлтые – в новом мелке…
– Миш, папа ждёт. Мы обещали в пять вернуться.
Мишка понурился. С этим не поспоришь. Да и спорить с мамой – это совсем неправильно. Но парашютист так и остался недокрашен…
Зато его может докрасить
– Михаил! – строго окликнула мама.
– Иду! – Мишка торопливо сунул руку в пакет с мелками и схватил первый попавшийся. Взглянул… это был тот самый, прекрасный, новенький жёлтый мелок.
Тяжело вздохнув, Мишка велел себе быть мужчиной, как говорит папа, и быстро, пока не успел передумать, протянул мелок Лесю:
– Дорисуй! – выпалил Мишка умоляюще. Лесь взял мелок и снова молчаливо кивнул. Но этот кивок получился торжественным, как клятва. Успокоенный Мишка, только самую капельку жалея, что у него больше нет такого замечательного новенького мелка, пошёл домой, а Лесь остался сидеть на асфальте, сжимая в руке неожиданный ярко-жёлтый «подарок».
Потом он огляделся, посмотрел Мишке вслед, опустил взгляд на рисунок и, вздохнув, принялся докрашивать парашют, который получился двухцветным – бело-жёлтым.
А после парашюта Лесь отошёл на пару метров и нарисовал ещё одно солнце – небольшое, но улыбчивое, как смайлик. Просто так, ничего другого в голову не пришло.
Он уже заканчивал последний луч, как почувствовал толчок в спину и полетел вперёд, успев выставить руку, чтобы не пропахать асфальт носом.
– Ой, прости! – рядом приземлилась на зад девушка лет шестнадцати – на три, максимум четыре года старше самого Леся. И тут же вскочила, отряхнула джинсы и спросила: – Ты цел?
– Цел, – Лесь взглянул на ладони и убедился, что крови нет. – А ты чего носишься?
– Мяч ловила, мы в вышибалы играем, – просто отозвалась девушка, откидывая за спину косичку. – Вон он, – она наклонилась и подняла потрёпанный, бывалый волейбольный мяч, который как раз не успел далеко укатиться. – Выпускной у нас, типа, в воскреске. Правда, никто никуда не выпускается, разве что в преподаватели…
Лесь усмехнулся и сунул мелок в карман штанов, ничуть не переживая, что испачкает брюки. Его вообще такие мелочи давно не беспокоили.
– С вами можно? – деловито спросил он, не задаваясь бессмысленным вопросом, что такое «выпускной в воскреске», и улыбнулся.
Девушка окинула его оценивающим взглядом и тоже улыбнулась – широко, щурясь и вскидывая брови:
– А давай!
Лесь упруго вскочил на ноги, подхватывая с земли свой рюкзак:
– Тебя как звать?
– Лена! Пошли, ждут, – она мотнула головой в сторону толпы (по прикидкам Леся – человек двадцать с лишним) на газоне. Мальчишки, девчонки, ребята постарше – может, и студенты, пара взрослых… и даже священник, очень бодрый и весёлый. – А ты?..
– Лесь, – отозвался Лесь и побежал следом за Леной.