Лесь
Шрифт:
— Конюшня идет! Конюшня, три — один!..
— Двойка берет сзади! Смотрите, три — два будет!
— Пятерка летит от поля!..
— Полонез, жми! Полонез!
— Не успеет!.. Уже три — пять!!!
— Три — пять…
— Ну, и где эта ваша конюшня?!
— Двойка уже третья, смотрите, а её вообще в расчет не брали!..
— Три — пять! Ну, выплата будет! Все ставки делались на конюшню!..
Лесь у своей балюстрады полностью обалдел. Перед ним, около судейской кабины, на табло красовались номера три и пять. А он поставил на три — два… Так что же, значит, он проиграл? Это невозможно! Вот тебе и на: судьба холила, опекала, сулила миллион! Где этот миллион?!
Видать,
Рядом с Лесем сидел на стуле некий господин и опирался подбородком о балюстраду: вся фигура его выражала полную безнадежность. Лесь взглянул на него внимательней и снова ощутил нечто вроде родства душ. Он достал свои билеты и ткнул их под нос разочарованному господину.
— Скажите, пожалуйста, а это что такое? — спросил Лесь очень грустно, ибо жестокие сомнения одолевали его.
Тот посмотрел на билеты, потом на Леся, снова на билеты и проявил вялый интерес. Потом высказался коротко и ясно:
— Макулатура.
— Значит, я проиграл? — в голосе Леся зазвучал целый регистр: возмущение, недоверие, отчаяние, глубочайшее изумление и столь же глубочайший ужас. Господин взглянул на него повнимательней, принюхался со знанием дела и, опять впадая в хандру, заключил:
— По морде!!! Я тоже. Все.
И взгляд его бесцельно устремился в пространство.
Лесь понял: надо оставить в покое человека. Но слово «все» его несколько приободрило — он-то проиграл еще не все. И снова пробудился дух деда-игрока, несколько усыпленный последними эмоциональными передрягами. Если еще проиграно не все, надо играть дальше! Будем играть! Будем… сразу отыграемся…
Но оберегающее безумцев милосердное Провидение позаботилось двумя способами спасти устремившуюся к гибели жертву. Во-первых, Лесь попал на бега лишь на четвертый заезд, в коем еще не успел принять участие. Выиграв в пятом и шестом заездах, проиграв в седьмом, он имел впереди всего два заезда. И тут Провидение весьма просто не позволило Лесю истратить на них больше двух тысяч злотых.
Ему не пришло в голову ставить на несколько комбинаций, и никто, по счастью, этой золотой мысли ему не подсунул. Высоко подняв штандарт дедовой чести, Лесь пренебрегал ставками ниже тысячи злотых и, если бы ставил не на один, а на несколько стартовых порядков, спустил бы все до последнего гроша. Благодаря же опеке высших сил он избавился лишь от балласта в три тысячи, а остальное сохранил.
Когда он одним из последних уходил из этого вертепа, его разум уже более или менее функционировал. Эмоциональная болтанка отрезвила его окончательно. Он, пересчитав оставшийся капитал — четыре тысячи двести злотых, удивился несказанно. В этих жутких последних заездах, казалось, он проигрывал колоссальное состояние — некие родовые имения, деревни, дворцы, приданое жены… Собственная судьба тесно переплелась с судьбой деда в Монте-Карло. Дед, возможно, обладал земельными угодьями, его жена, то есть, видимо, Лесева бабушка, без сомнения имела приданое, жена самого Леся, напротив, не имела ничего. И прекрасно, что не имела, имей она хоть что-нибудь, Лесь всенепременно проиграл бы все!
Испытывая нечто вроде неясной благодарности господствующему строю, Лесь шел себе пешком и размышлял. Высокое безумие, охватившее его в рыбном баре, позволило отыграть доверенную сослуживцами сумму. Мало того, сколько у него теперь?.. Теперь…
4
В сторону повышения (лат.)
Преисполняясь то надеждой, то беспокойством, Лесь спешил в родимый дом, совсем не предчувствуя сюрпризов.
Недовольная поведением Леся в течение последних недель жена собралась как раз этим утром поговорить с ним начистоту. Последней каплей послужил субботний вечер, проведенный Лесем весьма таинственно, незапланированно и закончившийся в три часа ночи. Спокойная, уравновешенная, рассудительная, умеренно-снисходительная Касенька после глубоких дум порешила: мягкость в данном случае абсолютно противопоказана и необходимо Леся встряхнуть.
Надо учинить безобразный кабацкий скандал. До сих пор никогда в жизни Касенька не делала кабацких скандалов и её представления о дебоше страдали умозрительностью. Опираясь, однако, на мнение лиц, просвещенных в этом отношении, она надеялась: если удастся начать, дальше пойдет само собой.
Утром, пока Лесь еще спал, Касенька отвела ребенка к родителям, не желая травить невинное существо зрелищем отвратительным и неприличным. Сейчас она возвращалась домой, стараясь поднять свой боевой дух.
Покаяние и просьбы о прощении несомненно ожидающего её Леся следует проигнорировать полностью. Поведение его, по мнению Касеньки, переходило всякие границы, и во что бы то ни стало необходимо отреагировать резко. Она отказалась от приглашения друзей, убеждавших её принять участие в неуточненных еще вечерних развлечениях, не обратила даже на них особого внимания, совершенно поглощенная тяготеющим над ней долгом задать хорошую взбучку легкомысленному супругу.
Безобразный скандал имеет свои законы: необходимо что-нибудь разбить, что-нибудь швырять. Спешно направляясь к дому, Касенька про себя чинила смотр домашнему достоянию. Не могла, к сожалению, вспомнить ничего такого, чем можно было бы потешить руку — пригодилась бы инвалидная кружка, отбитая тарелка и треснувшее блюдо. Рассерженная на себя за идиотскую любовь к порядку, на семейство и друзей, упорно одаряющих её предметами несомненной художественной ценности или весьма необходимыми в хозяйстве, на Леся за уйму бесцельных расходов, она решилась, наконец, в педагогических целях пожертвовать супницей. Все-таки вещь не первой необходимости, люди живут и без супницы.
Колеблясь, начать ли сцену словом или делом, она открыла дверь квартиры и застыла, изумленно обозревая переднюю. Затем вошла и тщательно проинспектировала помещение. Наконец встала посередине комнаты в бурной эмоциональной неопределенности.
Вместо сокрушенного мужа повсюду царил разгром. Словно после землетрясения или смерча. Таков был результат утренней деятельности спешившего Леся.
Первое движение растерянной Касеньки — конечно же, броситься все убирать, и машинально она уже подняла опрокинутую лампу, однако тут же взяла себя в руки. Осторожно положила лампу на прежнее место, села в кресло, мстительно швырнув Лесеву пижаму на пол, и предалась раздумьям.