Лэшер
Шрифт:
— Нет, — усталым, но уверенным голосом заявил Майкл. — Это точно был Джулиен. Он приходил сюда. Мы говорили с ним очень долго. Несколько часов.
— Ты мог ошибиться, Майкл. Это как с пластинкой. Ты включаешь проигрыватель и слышишь поющий женский голос. Но этой женщины в комнате нет.
— Джулиен был здесь, — спокойно, без всякого раздражения повторил Майкл. Потом, словно забыв о разговоре, он отвернулся от Моны и взял Роуан за руку. Для этого ему потребовалось некоторое усилие — рука Роуан упорно стремилась оставаться вытянутой вдоль тела. Майкл нежно сжал ее в пальцах, потом наклонился и поцеловал.
Моне
— Мы не должны слушать музыку, пока Гиффорд ждет, — сказала она. — Пока она лежит здесь, нам нельзя включать радио или играть на пианино.
— И все-таки, Майкл, что сказал тебе дядюшка Джулиен? — В голосе Пирса звучало обычное обезоруживающее простодушие. Ни малейшей насмешки. Ему и в самом деле было интересно, что ответит Майкл.
— Вам, Мэйфейрам, нечего волноваться, — последовал ответ. — У нас еще есть время. И я скоро узнаю, что нужно делать.
— Завидую вашей уверенности и осведомленности, — заметил Гамильтон Мэйфейр. — Лично я понятия не имею о том, что происходит.
— Хватит об этом, — отрезала Мона.
— Нам следует соблюдать тишину, — впервые подала голос сиделка. — Не забывайте, вполне возможно, доктор Мэйфейр слышит все, что мы говорим. — Сиделка энергично тряхнула головой, как бы призывая всех к вниманию. — Поэтому, сами понимаете, не стоит говорить ничего… что может ее встревожить.
Вторая сиделка, устроившись за маленьким столиком красного дерева и скрестив полные ноги в туго натянутых белых чулках, что-то быстро писала, не поднимая головы.
— Ты не голоден, Майкл? — участливо спросил Пирс.
— Нет, сынок. Спасибо.
— А я просто умираю с голоду, — заявила Мона. — Пирс, давай спустимся вниз, раздобудем что-нибудь поесть. Майкл, мы скоро вернемся.
— Обязательно возвращайтесь, — откликнулся Майкл. — Господи, Мона, ты, наверное, валишься с ног от усталости. Я ведь только сегодня узнал, что твоей мамы больше нет. Поверь, мне очень, очень жаль.
— Все в порядке, — проронила Мона.
У нее вновь возникло неодолимое желание поцеловать Майкла. Сказать, что весь день она не появлялась здесь лишь из-за того, что произошло между ними тогда. Объяснить, как трудно ей было заставить себя приехать в этот дом, войти в комнату, где Роуан лежит без чувств и движения. А еще заверить, что она никогда не сделала бы того, что сделала, знай она только, что Роуан вернется так скоро и в таком состоянии. Если бы можно было предугадать…
— Детка, я догадываюсь, о чем ты хочешь поговорить, — с улыбкой сказал он, словно прочитав ее мысли. — Поверь, то, что произошло, ее сейчас ничуть не волнует. Так что не переживай.
Мона кивнула, и по губам ее скользнула присущая только ей
Прежде чем она успела выйти за дверь, Майкл снова закурил. Услышав щелчок зажигалки, обе сиделки устремили на него полные укора взоры.
— Оставьте его в покое! — прежде чем они успели сказать хоть слово, вступился Гамильтон Мэйфейр.
— Пусть курит! — подхватила Магдален.
Сиделки переглянулись с выражением полного недоумения. « Неужели в больнице не нашлось более сообразительных сиделок? » — с досадой подумала Мона.
— Вы хотели перекусить, — мягко напомнила Магдален. Мона кивнула и вслед за Пирсом вышла на лестницу.
В столовой важно восседал очень старый священник. Должно быть, то был Тимоти Мэйфейр из Вашингтона. В безупречно чистой рубашке с крахмальным белым воротничком и строгом черном костюме он выглядел живым воплощением традиций. Проходя мимо, они с Пирсом услышали, как священник громким шепотом сказал сидевшей рядом женщине:
— Вы видите, она умирает… а никакой грозы нет! В первый раз в подобном случае не будет грозы.
Глава 27
Разговор с Эроном явно не клеился. Они втроем стояли на лужайке перед домом. Возможно, впоследствии он сочтет этот день самым худшим в своей жизни, вертелось в голове у Юрия. В поисках Эрона они со Столовым сбились с ног. Лишь вечером им удалось отыскать его — в этом огромном розовом особняке, мимо которого со скрежетом проносятся трамваи. В доме, полном плачущих людей. Весь день Столов не отходил от Юрия ни на шаг, не дав тому ни минуты отдыха от своего властного и подавляющего присутствия. К тому же Столов говорил почти без умолку. Он беспрестанно сыпал какими-то бессмысленными фразами по пути из отеля к особняку Мэйфейров на Первой улице и потом в другую часть города, на Амелия-стрит, к этому дому.
Внутри они обнаружили несколько десятков плачущих людей. Некоторые из них рыдали и завывали, как цыгане на похоронах. Многие пили. Целые группы толпились на улице, курили и разговаривали. В доме царила атмосфера возбуждения и тревоги. Все явно чего-то ожидали.
Однако никаких покойников в доме не было. Юрий узнал, что прах одной из усопших уже вмурован в стену, а другие находятся в холодильной камере клиники, расположенной неподалеку. Все эти люди собрались сюда не для того, чтобы скорбеть, — они собрались в поисках спасения. Так в прежние времена крестьяне искали защиты от врагов в стенах крепости или замка. Впрочем, среди предков этих людей никогда не было крестьян.
Эрон, в отличие от всех прочих, казался абсолютно спокойным. Учитывая сложившиеся обстоятельства, выглядел он неплохо — таким же бодрым и крепким, как и во время последней встречи с Юрием. Благоприятное впечатление подтверждал свежий цвет лица, выражение которого становилось все более суровым и подозрительным, пока он слушал Столова. Похоже, Эрон здесь помолодел, отметил про себя Юрий. По крайней мере, сейчас он походил не на престарелого книжного червя, а на энергичного пожилого джентльмена. Его седые длинные волосы, казалось, стали гуще и вились эффектными кудрями. Глаза оживленно блестели. Все печальные события, произошедшие здесь, ничуть не состарили Эрона. Напротив, переживания пошли ему на пользу.