Леший. Четвертые врата
Шрифт:
– Понадеемся, что один, – выдержав взгляд журналистки, ответил Кондрат и уверенно пошёл дальше.
– Сейчас пригорок, – указал Кузьма на небольшое возвышение. – Нам вниз, там уж видно должно быть. Деревня или… что-то да должно было остаться.
– Что-то! – зловеще прошептал Еши и внезапно взял Кондрата за руку. – Слышите?
Позади послышался протяжный вой.
Путники остановились и вслушались. Вой резко оборвался и вдруг грянул снова, совсем рядом. Сначала Кондрату показалось, что отсвет блеклой луны скользнул меж деревьев. Но тот опрокинулся, вывернулся
Ау-у!
– Что это? – тихо спросил Кондрат. Еши перекрестился.
– Не что, а кто, – сощурил глаза Кузьма и прикрыл собой съёжившуюся Номин. К путникам настороженно подёргивая ушами, приближались четыре серые тени. – Это Петровские волки! – он перевёл взгляд на воющего. – А это их мать, волчица.
***
Они шли позади путников, не забегая вперёд, и не отставая. Единожды к Кондрату совсем близко подошёл один зверь, тот самый что выл, ткнулся в опущенную руку Кондрата и отскочил.
– Не обращай внимания, – посоветовал Кузьма.
– Да? – Кондрат поёжился. – Легко сказать, они у меня за спиной.
– А если нападут? – испуганно сжимая ладонь здоровяка, прошептала Номин.
– Сразу не кинулись, значит, уже не бросятся. Они в Кондрате Петра видят, – пояснил Кузьма, свет его фонарика прыгал по деревьям. – А ты не боись, они страх чуют.
Номин покосилась на неслышно скользящих за ними волков. Идущая впереди волчица, бросила на девушку взгляд, тяжёлый, тёмный. Номин покрепче сжала ладонь кузнеца.
«Они чуют, только далеко не мой страх».
***
– Вот так и выглядят зоны, – мрачно сказала Номин.
Внизу в долине под возвышением раскинулась заросшая бурьяном и мелкой древесной порослью деревня. Домики, наполовину утонувшие в молодых корнях и жухлой траве. Съеденные мхом стены. Покосившиеся заборчики.
– Дивное! – прошептал Еши, и тут же содрогнулся, когда рядом раздался вой. – Черти бы их побрали! Итак жутко.
– Туда посвети! – указал Кондрат.
Фонарики разом устремили свет в указанную сторону. Тонкие лучи скользнули над домиками, полупровалившимися, вросшими в землю, над молодыми побегами тайги, поглощающей старые дома и ветхие заборчики. Над тонкими деревцами, фонарик освещал размытым лучом мёртвую деревню. И, пожалуй, он единственное, что было в ней светлого.
– Что за тёмное пятно за домами?
– Как будто стена. Плохо видно.
– Может забор, – тихо предположил Кондрат. – Огромный, высокий забор.
– И за ним, что-то есть, – уверенно добавил Еши.
– Или кто-то, – спускаясь с возвышения, хмуро проговорил Кузьма.
***
Камешки скатывались вниз, приходилось придерживаться за влажную траву, пару раз Кондрат хватался за что-то колючее, отдёргивал руку, и тут же приходилось
Спуск слишком крутой.
Уже у подножья деревни, Кондрат окончательно распорол себе ладонь, ухватившись за куст с огромными шипами. И почти в тот же момент, услышал, как выругался Еши. Что ж, не одному Лешему худо.
– Осторожно, – запоздало предупредил Кузьма.
Номин стояла рядом с кузнецом. Он спустил девушку на руках. Было видно, как они о чем-то тихо беседуют.
– О чем они говорят? – с тихим раздражением спросил Еши. По тому можно было предположить, что подобное уединение кузнеца и журналистки ему не нравится. Ещё бы! Он кинулся на спасение рыжей через всю область, впутался в непонятное, жуткое дело и она идёт теперь рядом с сельским верзилой и ведет одним им ведомую беседу. Наверное, нужно было сказать ему нечто ободряющее, успокоительное или… А оно нужно Лешему? У самого проблем хватает. Пусть сами в своём треугольнике разбираются. Лично ему Номин кажется подозрительной.
– Идём, – скользнул лучом фонарика по мёртвой улице Кондрат и направился в деревню. Еши что-то пробурчал, вздохнул и пошёл следом.
***
Тишина. Кондрат никогда не слышал настоящей, мертвой тишины. Он городской житель, а в городе не бывает полной тишины. Даже ночью, где-то кричит веселящаяся молодёжь, машины прорезают воем и шумом моторов улицы. Стучат в стены, разбуженные верхними соседями нижние соседи. Кто-то слишком громко слушает музыку. Ветер стучит в железные стропила билбордов. Тишины не бывает.
Но здесь. Не кричали ночные птицы, или их голоса не долетали до Дивного. Не гулял меж ржавых ворот ветер, его попросту не было. Не лаяли собаки, не слышались ночные таежные звери. И от этой жуткой тишины по спине ползли ледяные мурашки, нехорошо ныло на душе и сердце, чудилось, вот-вот выскочит от напряжения. Мёртвая деревня, полностью расписывалась в своём несуществовании. Ни сверчка, ни птахи. Мертво. И чем дальше заводили пустые улицы, тем сильнее чувствовалось, что уже и сам ты не живой. Вокруг дикая, пугающая картина загробья: изуродованными, гнутыми иглами, цепляются кусты. Трава – мокрая, жухлая, пахнущая смрадом. Дома, застывшие, погребённые под наступающей лесной чащей, словно изуродованы жутким монстром, в немом крике распахнутых створок черных окон. Кондрат свернул чуть влево от тропы и провалился по щиколотку в чёрную жижу.
– Не сворачивай, – тут же выдернул его назад Кузьма, – топь сюда дошла. Слышишь воздух прелый, торфом тянет. Осторожно, кто знает, может болото уже пожирает деревеньку. Тогда за каждым двором опасно.
«Значит, пахнет не смрадом, а торфом, – Леший попытался оттереть с джинс черные липкие пятна, но получились лишь грязные разводы. Он поморщился и махнул рукой. – Одно другого не лучше. Глотку забивает».
– За мной иди, не сворачивай, – кузнец пошёл дальше рядом с Номин. Они почти не разговаривали, как и остальные с леденящим напряжением вслушиваясь в мертвую деревню.