Лёшка
Шрифт:
— Божок! — не помня себя и забыв о конспирации, заорала Камилия. — Ско-ре-е-е!
Вот он, рядом, верный оруженосец Божок. Запыхался великан.
— Ты… чего?..
— Там! — Глаза Камилии поймали глаза Божка и повели на гору. — Бей!
Но Божок и без команды догадался, что ему делать. Мгновенно прицелился и на лету снял человекодава…
«Божок»… «Скорее»… «Бей»… Шушуков сразу догадался, кто перед ним: свои, русские! Сполз на животе со скалы, обернулся, приготовил бодрое: «Здравствуйте, товарищи», — и замер, безмолвно перебирая дрожащими губами.
Они сами пришли ему на выручку. И первой — девочка.
— Здравствуйте! — сказала она и очень удивилась» когда спасенный, как эхо, отозвался родным «здравствуйте!».
— Русский? — грянул, вступив, великан.
Шушуков счастливо улыбнулся:
— Да!
— Партизан? — с надеждой спросила девочка.
Но Божок тут же пресек ее любопытство.
— Партизаны в зебровых портках по горам не скачут, — сказал он. — Пленный!
Но Камилия с присущим детству упрямством верила в чудо. Сказки никогда не были для нее ложью. Почему и русскому пленному не оказаться словацким партизаном? На всякий случай спросила:
— А вы не знаете, как пройти с востока на запад?
Пленный, услышав, повел себя странно. Вдруг вскинулся, как прозревший навстречу свету, но тут же, словно обжегся, поник и сжался, с подозрением, исподлобья глядя на своих спасителей. Спасти-то они его спасли, да не с коварным ли умыслом? Девчонка, а знает секретный пароль, который не всякому взрослому доверить можно…
Молчание пленного насторожило спасителей. Может быть, отзыв знает, да не решается говорить? Знает не знает, а если не говорит, тут им и росстань. Пусть своей дорогой идет, а они своей потопают. Не в отряд же его, чужого, брать. Лучше самому не вернуться, чем чужого с собой привести. Они переглянулись и, угадав мысли друг друга, не сговариваясь, пошли прочь.
Но пленный не дал им уйти. Остановил отзывом:
— Так же, как с запада на восток…
Они мгновенно обернулись и чуть не набросились на него с объятиями.
Их удержал хмурый вид пленного. Что с ним? Сказал и, не доверяя им, пожалел о сказанном?
— Мы свои! — подступили они к нему. — Свои…
— Верю, — сказал пленный, — но Зволень меняет пароль…
«Что? Что? Что?..» У пленного от вопросов, наверное, зарябило в глазах, поэтому он, подгоняемый любопытством спасителей, поспешил рассказать о том, что произошло в лагере.
Теперь они знали все, и главное — новый пароль. Но что толку от ключа, если не знаешь, где дверь от него? Зволень, переиначив пароль, конечно же и место встречи сменил. То-то они, как дураки, ходят-бродят вокруг да около, ищут-свищут, а лесных братьев по оружию встретить не могут. Покинули братья эти места и больше сюда не придут. Братья точно не придут. А вот те, кто выведал у предателя пароль и место встречи советских и словацких партизан, прийти могут. Поэтому, не мешкая, к своим и обо всем — командиру… Пусть решает, как быть: то ли уходить отсюда, то ли здесь гостей ждать, зная, что это за «гости»? Однако как быть с пленным? Тащить или не тащить его
Пошушукались. Камилия, верившая только в добро, подала «за». Божок проголосовал «против». Он был осторожен и во всех случаях, когда шла речь о доверии, выносил одну и ту же «резолюцию»: обождать нужно, хотя порой на жданки совсем уже не было времени…
Плюс на минус дает минус. Да и по старшинству за Божком был решающий голос. Поэтому, постановили: в отряд пленного не вести, но и не прогонять, а задержать до выяснения.
Пошли: Камилия первой — на расстоянии лесной видимости, пленный впереди, как временно арестованный, Божок с ружьем позади, конвоиром.
Подойдут к буку-семафору — остановятся. Бук-семафор — ее находка. Остроглазая Камилия открыла его, когда они с Божком на разведку пошли. У бука, как у человека, перебиты войной все руки-сучья. Кроме одной. И эта рука-сук, как семафор, в горы показывает, туда, где партизанская база. Лучшего ориентира не придумаешь.
Вот там Божок с пленным и подождут Камилию. Она не задержится! Добежит до базы и обратно, с командиром и еще с кем нужно. А уж командир сам решит, как с пленным быть, где лесных братьев искать, как лжебратьям противостоять…
Тропинка, как на снимке, то проступала черными тирешками, то вновь исчезала в белизне минувшей пороши. Впереди фыркнуло. Камилия остановилась и задумалась, вспоминая только что слышанный звук. Птица встрепенулась? Нет, на птицу не похоже. Тогда что же? Память дочери лесника-объездчика подсказала: лошадь! Кто-то ехал ей навстречу. Посторониться и пропустить? А вдруг свой, нужный, тот, с кем они ищут встречи, и знающий новый пароль?
Не посторонилась, а, поправив платок, — как-никак на люди выходит — пошла, не сворачивая.
И за поворотом нос к носу столкнулась с лошадиной мордой. На лошади, как жук на бочке, маленький и черный, сидел мужичок в тулупе. Снял шапку и поклонился, обстреляв Камилию взглядом. Что-то спросил, но не по-русски, и Камилия, не поняв что, высунула язык и заученно промычала в ответ: немая, мол! Подняла ладошки и похлопала по ушам: и глухая тоже! Мужик, кивнув, проехал мимо и вдруг, обернувшись, по-русски, но с акцентом спросил:
— А не знаешь, как проехать с востока на запад?
Ей бы идти, как шла, а она, услышав знакомый пароль, остановилась и, как зачарованная, уставилась на мужика. Но тут же и покраснела со стыда, что попалась. Повернулась, чтобы уйти, но мужик не дал. Поднял лошадь на дыбы и погнал назад. Настиг ее и прижал к скале.
— Глупая, я же свой, — сказал он и льстиво улыбнулся в усы, свисавшие с лица, как вожжи. Вкрадчиво добавил: — Так как же пройти с востока на запад?
У нее не было выхода. Он ведь знал, что она не лишена слуха. А раз прикинулась глухой, могла прикинуться и немой. Играть в молчанку не имело смысла. А заговорить она могла только по-русски. И тем выдать себя как партизанку. В чужой стране с русским языком? Конечно же партизанка! Может, сказать, что она угнанная? Не поверит. Угоняли не в Словакию, а в Германию.