Лесник и его нимфа
Шрифт:
– Не, почему? Очень интересно.
– Мне просто казалось, что в школе, или дома, или на улице – это такая обязательная жизнь, ну, от нее никуда не денешься. Но в лесу жизнь настоящая. Поэтому Бог там.
– А этот твой друг, с чего он в монастырь ушел?
– Захотел. Говорит, что настоящая жизнь там.
– И он не жалеет?
– Не знаю. Пока не вернулся… Мы просто вместе поступали, так получилось, что познакомились при поступлении. Он тогда только собирался креститься. Я крестился с ним, за компанию. Потом
Лита молчала. От окна дуло.
– А душа? – наконец спросила она.
– Что душа?
– Душа есть?
– Есть, – уверенно ответил он.
– В душу поверить проще?
– Наверное.
– А я вот поняла, – вдруг сказала Лита, – что душа существует, этим летом. В психушке. У нас там лежала одна девочка. Такая, совсем... Полная идиотка, как сказала бы моя классная. Она как бы идиотка, и не разговаривает, и ничего как будто не понимает. Ума у нее как бы нет. Но с ней можно общаться. С чем-то в ней можно общаться. Значит, что-то в ней есть, кроме ума? Я тогда подумала, что это и есть душа…
На самом деле Лита вообще про дурдом никому не рассказывала. То есть рассказывала, но не это.
– А эта Катя, – Литу понесло, – понимала очень много. Например, я помню, к ней приехала мама, хорошая такая мама. И вот они сидят, мама с Катей, в коридоре, и мама у врача, наверное, что-то спросила, и эта завотделением стоит перед ними и орет на весь этаж: «Ваша дочь никогда не будет нормальной, поймите вы, это родовая травма!» Надо было видеть лицо этой Кати. Все она понимала.
– И долго ты там лежала?
– Три месяца. Там на самом деле интересно было. Кое-что было интересно. Нет, там в принципе ничего страшного, не надо на меня так смотреть… Ну, аминазина сначала ударную дозу несколько дней колют, размазывают тебя по стенке. Потом начинают лечить. То есть к аминазину добавляют еще кучу таблеток.
Еще была одна девочка – она два года там лежала, безвылазно. Ее интернат положил и забыл. Никто не навещал ее за два года ни разу. А она всегда была всем довольна… Хотя с мозгами у нее, конечно, тоже… Она, наверное, и сейчас там лежит.
Он вдруг спросил:
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать. Вообще я старше всех в классе. Может, поэтому мне так неинтересно со всеми в школе? Я просто в школу пошла в восемь лет. Сначала пошла в семь, и заболела очень сильно в первом классе. Болела полгода. Ну, и снова пошла в первый класс. Такая фигня… Я, кстати, совсем не общаюсь с одноклассниками. Они про меня ничего не знают. Я недавно встретила двух мальчиков из класса на Арбате, они меня не узнали… Смешно… Ладно,
Лита замолчала. Он тоже молчал. Никто никуда не двигался.
– Мне кажется, – вдруг сказал он и посмотрел куда-то мимо Литы в окно, – что если бы Бога не было, человек просто умер бы от одиночества.
– Что?
Как раз сегодня, таскаясь под дождем по улицам, она думала почти про то же самое.
– Это ты в лесу своем придумал?
– Наверное.
– Пойдем, а то нас правда тут закроют.
Лита слезла с подоконника и быстро пошла к лестнице. Нужно было как-то остановить этот разговор. Иначе еще чуть-чуть – и придется пускать Лесника в свой домик.
***
Всю дорогу до метро она курила нон-стоп, прикуривая одну сигарету от другой, и несла какую-то чушь про школу. Он молча слушал.
– Ты домой? Или снова маме позвонить? – спросил он, когда они дошли до метро.
– Нет. Я не домой.
– И куда же?
– К Кремпу, в химчистку.
– Кто есть Кремп?
– Мой друг. Он работает ночным сторожем в химчистке. Когда он дежурит, я у него ночую.
Можно было, наверное, этого не говорить. Но Лита решила скорее уже снять эти розовые очки.
– А, – сказал Лесник. – Это человек, с которым вы играли на Арбате?
– Да.
– Такой человек с отсутствующим взглядом?
Это было очень точное замечание.
Лита посмотрела на него – и ей показалось, что в лице у него появилось какое-то презрение. Или она подумала, что он должен сейчас начать ее презирать.
– Да. Потому что он жрет таблетки. Пачками. И скоро, кажется, совсем превратится в растение.
– А ты?
– Что я? Превращусь в растение?
– Нет, тоже жрешь таблетки?
А вот презрения в свой адрес Лита простить не могла.
Она отошла на шаг и, глядя ему в лицо, жестко сказала:
– Да, и я жру… Знаешь, если бы твоя тетя узнала, что я была у вас дома, она бы тебе сказала… Знаешь, все виды дерьма, какие есть, я вообще-то попробовала. И кое-что мне даже нравится. Вот…
Она быстро залезла в сумку, вынула Евангелие, сунула ему в руки.
– На, я не буду читать.
Повернулась, не прощаясь, и быстро пошла прочь.
***
Лита не пошла к Кремпу. Она села на кольцевой в метро, закрыла глаза и долго каталась. Потом поехала все-таки домой.
Дома были мама и Сергей Иванович. Это было прекрасно. Значит, ее никто не будет трогать, мама занята.
Она сразу легла в кровать. Стала смотреть на людей из далекого мира, которые прикидывались узором, а на самом деле танцевали на ковре. Она смотрела на них уже столько лет, что они были как родные.
Свитер Лесника аккуратно свернула и положила рядом. Погладила его рукой и сказала его маме «спасибо».