Лесниковы байки. «Пышонькина куколка»

Берндт Алёна

В другой раз, года через три, вёз Евлампий сюда женщину, укутанную в дорогую шубу. Дело было зимой, на санях добрались не шибко быстро, снег был чуть рыхлый. Женщина имени своего Евлампию не называла, и у Акчиён недолго пробыла – вышла из избы, сморщив нос, и пробурчала едва слышно:

– Что может сделать девчонка?! Я так и знала, обманули, – и прикрикнула на Евлампия, – Возница! Едем!

После были ещё, один парень годов двадцати, жениться желал сильно, да родители невесты противились, тот словоохотливый был, смешливый. Сказывал по обратной дороге, что молода и хороша собой Акчиён, дивно хороша, словно в сказке… но Катенька

ему милее, шибче жизни он её любит! Года через три его Евлампий встретил в Петровке, на ярмарке, возмужал парень, степенный стал, с женой Катериной об руку шёл, на сносях та была. Счастливые глаза у обоих!

Сколь ни ездил сюда конюх, уж стариком стал, а для себя и не думал ничего просить у Акчиён, но раз та сама ему рушник шитый подарила, сказала: «На добрую дорогу тебе, Евлампий Фокич, подарок от меня! Теперь завсегда ко мне дорогу отыщешь!» Принял с благодарностью тот рушник, дома в сундук убрал, и больше не доставал никогда.

Теперь вот Савелия привёз… и впервые на душе так тяжело, так муторно было… словно чуялось что-то, недоброе, страшное, и старое как мир, витало оно и в тумане над озером, и в жухлой траве на лугу, пряталось тёмной тенью под крылечком и в углах… Эх, рази тут уснёшь!

Да только усталость ли взяла своё, или слова Акчиён ему на ум запали, а только лёг Евлампий, тут и уснул, уже на краю сна услышав, как протяжно льётся где-то вдалеке песня, спокойная и добрая.

Утром пришёл сам Савелий к большой избе, ждал Акчиён, чтоб сказать, какую помощь он пришёл просить. Перед тем умылся, волосы свои жидкие пригладил, да велел конюху не мешаться в его дела, его дело – сторона, вот в стороне и сидеть!

Евлампий спорить не стал, и пошёл к конюшне – его забота Гнедой, да седло у Наксая попросить, а Савелий… навстречу судьбе пошёл Савелий Елизарыч!

Акчиён сидела на скамье у окна, когда Савелий с поклоном явился с прошением. Приветив гостя за стол, хозяйка стала слушать сбивчивый и неказистый сказ Савелия, и чем дальше он говорил, тем сильнее горели его глаза алчностью при взгляде на хозяйку, и тем сильнее хмурилась сама Акчиён.

– Я хочу промеж братьев первый ходить! – горячо говорил Савелий, – Ты, хозяюшка, не подумай, коли дадено мне будет благо такое, так я стану не токма для себя, а и другим буду помогать, дом работный справлю, чтоб по-справедливому там было всё. И тебя не позабуду… слыхал я, есть в окрест такое место, где серебра богато, руками выбирай! Помоги… наладить всё по уму, удачу посули, подсоби, как ты можешь, ведь не зря о тебе молва идёт! А я и тебя не позабуду, доброту твою, отплачу сполна, да сверх того! А захочешь, хозяйкой в мой дом войдёшь… Ты не гляди, что неказист я с виду, душа у меня… душа…

Осёкся Савелий, глядя на Акчиён, лицо её побелело, исчез румянец с нежных щёк, словно бы и постарела она от таких речей Савелия.

– Не о том ты просишь, – сказала она, не глядя на гостя, – Но, коли хочешь судьбу свою умилостивить да исправить, что ещё можно, оставайся здесь на семь дней.

Савелий чуть не подпрыгнул от радости – сама приглашает! О судьбе говорит! Так может это и есть судьба? Коли так, то он не только неделю, а и год готов тут пробыть!

– Прежде чем ответ давать, поразмысли хорошенько, – голос Акчиён сделался строг, – Не у печи сидеть здесь будешь – работать станешь, работы тут всякой полно, чёрной да трудной! И семь дней здесь долго тянутся, кабы тебе обратно не запроситься!

–

А потом? Как я отработаю семь дней, ты сделаешь то, о чём прошу? Я буду знать, где серебро руками берут? – часто дыша, спросил Савелий, он решил, что Акчиён испытать его надумала, что ж, он готов.

– Нет. Такой силы мне не дано. Но если ты всё сделаешь, как должно, то я дам тебе ту, у кого ты станешь просить… а уж она решит, что тебе нужнее.

Задумался Савелий. Мало чего он понял из отвела Акчиён, да уж больно манили её синие глаза, белый свет перед ним застили… И если он вызнает, где то серебро, про которое на прииске артельщики говорили, то будет у него такое богатство, что и эта гордая Акчиён станет его!

– Добро! – ответил он важно, – Скажу Евлампию, что тут остаюсь, пусть едет домой, скажется про это. А через семь дней за мной пусть вертается. Только ты гляди… не обмани!

Решительным шагом вышел Савелий на крыльцо и позвал конюха. Приказания отдавал резко, по-хозяйски, да приказывал не позабыть ничего.

День только ещё разгулялся, осенний ветер гнал вдаль серые облака, когда верховой ездок на Гнедом пересёк ручей в овражке. Три матёрых волка провожали его, стоя на пригорке и блестя глазами.

Глава 10.

Когда Евлампий помахал Савелию рукой, сидя верхом на горячем Гнедом, а после только лист палый за ними завился по дороге, вот тут весь дух и решимость Пышонькина дали слабину. Страшно стало, что его тут ждёт? Акчиён сказала, что работать придётся, а он… отродяся ничего не умел руками-то делать!

В растерянности и огорчении он вернулся в домишко, где ему предстояло обитать до возвращения Евлампия. А что будет, думал Савелий, когда старый конюх один домой вернётся? Вот уж Евдокия ему устроит за то, что оставит здесь его одного! На самом деле, как ни хорохорился Савелий, а всё ж до последней минуты надеялся, что Евлампий передумает уезжать, скажет, дескать, с тобой останусь, чего, всего-то неделю тут побыть! Ну да ничего, вот вернётся Савелий домой, устроит он конюху… шибко ему в сердце ещё та обида запала, когда объявил ему конюх, что не крепостной он ему, и в работы не к нему нанялся, а к батюшке! Да насмешливо этак сказал!

Усмехнулся Савелий, в груди росло радостное чувство, что непременно поможет ему Акчиён, исполнит то, что он загадал, чего жаждет так яростно и неистово. Вот тогда покажет он всем… И конюху, что посмел насмехаться над ним, над потомком дворянского рода, посмел перечить да поперёк него говорить!

Савелий мечтательно прикрыл глаза и представил, как стоит перед ним конюх, опустив седую голову, мнёт в руках старую шапку и боится сказать, что с просьбой пришёл. А сам Савелий сидит за дубовым столом в большом доме, какой он у меховщика видал, качает ногой и раздумывает, теперь конюха прогнать, или сперва выслушать!

Открыв глаза, Савелий вздрогнул, прямо перед ним стоял Наксай, глядя на него и едва заметно улыбаясь. Волосы его снова были похожи на волчий мех, седая прядка у виска серебрилась в лучах восходящего солнца. Савелий смутился, в зеленоватых глазах Наксая читалась усмешка, словно он знал, о чём тот думает.

– Ну, проводил я твоего товарища, до брички вашей он добрался, а там уж дорога хорошая. Дождя вчера не было, путь добрый.

– Не товарищ он мне, а конюх мой, – проворчал Савелий, что за манера так к человеку подкрадываться, напугал, аж душа зашлась.