Лесной маг
Шрифт:
Отличить дома и палатки беджави от жилищ кидона было совсем не трудно. Теперь здесь была не одна деревня, а две, вынужденно сблизившиеся. Между территорией беджави и четырьмя военными палатками, предоставленными выжившим кидона, была проведена настоящая граница из камней и куч мусора. Когда мы приблизились, на ноги вскочил молодой беджави — лет четырнадцати, в грязном балахоне, похожем на ночную сорочку, и войлочной шляпе с обвисшими полями. Опираясь на палку, он молча, с укором следил за нашим приближением, и в его глазах я не увидел даже намека на доброжелательство. Когда Дюрил направил свою лошадь в сторону территории кидона, юноша снова уселся
— У них что, всегда здесь стоял часовой? — спросил я Дюрила.
— Сомневаюсь. Думаю, он следит за кидона, а не за нами. Но я могу ошибаться. Я не езжу сюда без нужды. Тягостно.
Он был прав. Мы проехали мимо стены мусора, отделявшей кидона от поселения беджави. Оскорбление было очевидным. И так же очевидна была нищета палаточной деревни кидона. Над ней висели тонкий скулеж детей и сильная вонь отбросов. Палатки стояли по-военному ровно, значит, по крайней мере, убежища для вдов и сирот устанавливали солдаты. Виднелись два костровища — в одном горел огонь, в другом тлели угли. Между камней были воткнуты палки, и с этой импровизированной сушилки свисали два одеяла. Около десятка женщин, все средних лет, сидели на грубых скамейках перед одной из палаток. Одна раскачивалась из стороны в сторону и тихонько мурлыкала какую-то песню. Три рвали старые лохмотья на длинные полосы, четвертая заплетала их в косички. Я предположил, что они делают ковры, чтобы застелить пол. Остальные замерли в неподвижности и с пустыми руками. Несколько талди, среди них одна беременная кобыла, Щипали жалкую траву на окраине лагеря.
Вокруг костров собрались детишки, двое младенцев ревели у ног своей бабушки. Она не обращала никакого внимания на их плач. Три девочки лет семи-восьми играли в какую-то игру с камешками и линиями, нарисованными на земле. Их лица были грязными, а косы напоминали лохматые светлые веревки. Единственный мальчик лет тринадцати сидел в стороне от всех и сердито уставился на нас, когда мы приблизились. Я задумался, как ему удалось выжить и что с ним будет в селении, где живут одни старухи и дети.
Когда мы спешились, все вокруг замерли, бросив дела. Дюрил снял седельные сумки и перекинул через плечо.
— Иди за мной и не шуми, — велел он мне. — Ни на кого не смотри.
Я повиновался. Все вокруг пялились на мое тело, и я начал краснеть, но старательно избегал встречаться с ними взглядом. Дюрил подошел к пожилой женщине и ее плачущим внукам и заговорил на джиндобе, торговом языке равнин.
— Я принес тебе мясо.
Он опустил седельные сумки на землю и открыл их. Достал кусок грудинки, завернутый в марлю, и протянул ей. У нее дернулись губы, а вместе с ними и подбородок. Затем она подняла на него голубые глаза.
— Мне нечем его резать, — сказала она.
Не колеблясь, Дюрил расстегнул ремень, снял с него нож в ножнах и протянул ей. Она долго смотрела на предложенный дар, словно взвешивала, что выиграет и что потеряет, если его возьмет. Мальчик подошел поближе и внимательно следил за сделкой. Потом он что-то быстро сказал на кидона, в ответ она лишь махнула рукой, как будто отбросив что-то в сторону. Он явно рассердился, но промолчал, когда она взяла у сержанта нож. Повернувшись к сидевшей рядом женщине, она отдала их ей.
— Нарежь мясо и приготовь для детей, — распорядилась она.
Затем с трудом поднялась на ноги, переступила через малышей, так и не переставших плакать, повернулась и зашла в палатку. Мы последовали за ней.
Это была серая холщовая военная палатка,
В боковой стенке палатки они прорезали дверцу. Женщина развязала пришитые к ней шнуры, державшие ее закрытой, и села рядом с маленьким прямоугольником света и свежего воздуха. Чуть замешкавшись, сержант Дюрил сел напротив, лицом к ней, а я — рядом с ним.
— Ты принес его? — спросила женщина.
Я посчитал было платой кусок грудинки, но, видимо, мясо потребовалось лишь для виду. Сержант засунул руку под рубашку, вытащил кошель, раскрыл его и достал из него предмет, который я помнил с детства. Я видел его всего лишь раз, но забыть так и не смог. На ладони сержанта лежало потемневшее и сморщенное ухо. Женщина, не колеблясь, взяла его.
Она поднесла его к свету, потом к глазам и принялась пристально разглядывать. Я удивился, когда она его понюхала, но постарался скрыть отвращение. Я знал эту историю. Однажды в пылу юности сержант Дюрил взял в качестве трофея ухо убитого им воина. В той же стычке он получил шрам и лишился значительной части собственного уха. Однажды он сказал мне, что стыдится своего поступка и, будь это в его силах, хотел бы все исправить. Но поскольку он не мог вернуть ухо для достойных похорон тела, посчитал, что выбросить его будет неправильно. Наверное, наконец он нашел способ от него избавиться. Женщина сжала ухо в руке и задумчиво на него уставилась. Затем, приняв какое-то решение, кивнула, встала и подошла к входу в палатку. Что-то выкрикнула — имя, как мне показалось, — и, когда подошел мальчик, быстро с ним заговорила. Он что-то возразил, но она дала ему пощечину, которая положила конец спорам. Он посмотрел на нас.
— Я сейчас вас отвезу, — только и сказал он на джиндобе.
К тому времени, как мы сели на лошадей, он уже выезжал из лагеря на своем талди. Нам пришлось пришпорить коней, чтобы его нагнать. Мальчик не оглядывался посмотреть, едем ли мы за ним, и не произнес больше ни слова. Он направился в сторону от реки и лагеря, к неровной местности, где равнина уступает место плоскогорьям. Ударив талди коленями, юный кидона пустил его галопом. Если он и следовал по какой-то тропе, я не смог этого заметить, но он ни разу не замешкался, выбирая путь, пока вел нас вперед. Когда тени стали длиннее, я засомневался в разумности нашего предприятия.
— Куда мы направляемся? — наконец спросил я сержанта Дюрила.
— Увидеться с Девара, — кратко ответил он.
Его ответ ударил меня, как один из маленьких камешков, которые сержант бросал из засады, когда я был мальчишкой.
— Это невозможно. Отец сделал все, что мог, чтобы найти Девара, после того как тот приволок меня домой. Его нигде не оказалось, и кидона не знали, куда он подевался и что с ним сталось.
Сержант Дюрил пожал плечами.
— Они врали. Тогда Девара стал для них чем-то вроде героя из-за того, что он сделал с сыном твоего отца. Однако его слава быстро потускнела, и сейчас у Девара трудные времена. Та женщина из деревни поверила мне, когда я сказал, что верну ей ухо ее брата, если она отдаст нам Девара.