ЛЕСНОЙ ЗАМОК
Шрифт:
Так что стенания на виду у всех в церкви имели двойственную природу: Адольф всхлипывал, вспоминая мертвое тело отца в подсобке у «Штайфера», и плакал в голос, задумываясь над тем, как это страшно — умереть, подобно Старику, в полном одиночестве и пролежать никем не найденным несколько недель. Комбинация первого со вторым привела мальчика на грань нервного срыва.
Клара сидела в церкви рядом с Адольфом и с материнской чувствительностью, неизменно включающей в себя нечто телепатическое, вскоре подумала о пчелах. Клара вспомнила о том, как вечерами в Хафельде, пока муж восседал в фишльхамской пивной, разговаривала с его «лангстроттами». Сейчас ей даже пришло в голову, что неплохо бы поделиться горем с единственным ульем, стоящим на заднем дворе дома в Леондинге и с недавних пор пустующим. Конечно, меда из этого
Когда Алоис решил начать новую жизнь, перебравшись в Леон-динг, она рассказала мужу об этом обычае и посоветовала и ему разговаривать с пчелами. Но он в ответ только рассмеялся. «Какой-то смысл в этом есть, — сказал он, — если у тебя большая пасека вроде той, что была у Старика. Когда речь идет о серьезном капиталовложении, надо минимизировать любые риски. Тут уж никакие суеверия глупыми не покажутся, и кто потом возьмет на себя смелость утверждать, будто от них не было никакого проку? Но ты, если хочешь, разговаривай с пчелами сама и сообщай им все домашние новости. А они уж позаботятся о том, чтобы пропечатать их в газете». Одним словом, он тогда хорошо над ней посмеялся, и ей даже стало жаль, что она ему об этом вообще рассказала.
Клара вспомнила, как яростно чертыхался Алоис, когда всего полгода назад пчелы покинули единственный улей, стоящий на заднем дворе дома в Леондинге. После этого с пчеловодством было покончено раз и навсегда. Кошмарный сон шестилетней давности — пчелы покидают незадачливого пасечника — обернулся явью летом 1902 года.
Сейчас, полгода спустя, на похоронах мужа, Клара осознала, что бегство пчел наверняка стало одной из причин обширного кровоизлияния. Сейчас она уже нисколько не сомневалась в этом. Тогда, в июле, Алоис просто побоялся карабкаться на высокое дерево, в дупло которого перелетел рой. И дерево это он обнаружил, и дупло, но лезть побоялся и потому сделал вид, будто не нашел ни того ни другого. Да, именно так. Он понял, что на это дерево ему просто-напросто не взобраться. Поэтому, чтобы все же не чувствовать себя ни слабаком, ни трусом, решил собственноручно перетаскать в подвал купленный по дешевке уголь. Какая, однако, глупость! Его разочарование в Адольфе, его тревога из-за умственной отсталости Паулы… Нет, нельзя сейчас думать об этом, а главное, ни в коем случае нельзя думать об Эдмунде! Она проморгалась перед тем, как вновь расплакаться. Чем хороши похороны, так это тем, что на них не стыдно поплакать вволю.
Священник помянул усопшего с большим тактом. Клара предпочла не сообщать ему, что покойный муж был безбожником, но какие-то слухи до пастыря наверняка должны были дойти. И тем не менее священник с глубоким уважением перечислил заслуги Алоиса перед Австро-Венгерской империей. Такое, сказал он, не может быть не угодно Господу.
Позже, когда похороны закончились и народ собрался в Садовый Домик на поминки, Клара постаралась внушить себе, что
Адольф горюет по-настоящему. Ей вновь захотелось поверить, что мальчик, несмотря ни на что, любил отца. Просто оба они уродились отчаянными гордецами, и столкновение отцовской гордости с сыновней приводило к вечным конфликтам. В конце концов, один из них был мужчиной, а другому предстояло стать таковым. Мужчины всегда ссорятся. Но за этими ссорами скрывается любовь. Однако такая любовь, которой трудно вырваться наружу. И только в будущем Адольфу суждено понять, как он на самом деле любил отца и каким ударом стала для него смерть Алоиса. Так она для себя решила.
Хотя день похорон выдался морозным, дороги были скованы ледком, деревья стояли голыми, а небо застилали тучи, на поминки явился чуть ли не весь Леондинг; приехали и таможенники из Линца, а Карл Весели прибыл аж из самой Праги. Он, разумеется, побеседовал с безутешной вдовой. «Знали бы вы, госпожа Гитлер, как безжалостно мы друг над другом подтрунивали
Мейрхофер упомянул тот скорбный день, когда ему поневоле пришлось известить Алоиса о том, что его старший сын угодил за решетку. «Дорогая госпожа Гитлер, — сказал он, — я потом целую ночь провел без сна, так мне было жалко Алоиса».
В «Линцер тагес пост» опубликовали извещение о кончине.
Охваченные глубоким горем, мы по поручению родственников усопшего извещаем о кончине незабвенного мужа, отца, зятя и дяди Алоиса Гитлера, главного инспектора Королевско-импера-торской таможенной службы в отставке. В субботу, 3 января 1903 года, в 10 часов утра, шестидесяти пяти лет от роду, он внезапно, но мирно отошел в мир иной, будучи призван Господом.
На кладбище было установлено каменное надгробие с застекленной фотографией Алоиса и нижеследующей эпитафией:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ВО ХРИСТЕ АЛОИС ГИТЛЕР, ГЛАВНЫЙ ИНСПЕКТОР ТАМОЖЕННОЙ СЛУЖБЫ И ДОМОВЛАДЕЛЕЦ, ПОЧИВШИЙ 3 ЯНВАРЯ 1903 ГОДА НА 65-м ГОДУ ЖИЗНИ.
Адольф решил, что его мать чудовищная — нет, просто преступная! — лицемерка. Так оболгать мужа! «Покоится во Христе» — смешнее и не придумаешь! От отца осталась разве что фотография на могильном камне — в застекленной рамке, чтобы уберечь ее от непогоды: волосы расчесаны на прямой пробор, маленькие глазки навыкате, как у птицы, и бакенбарды а-ля Франц-Иосиф. Да, этот человек славно послужил своему императору, но сказать, будто он покоится во Христе?..
Клару, однако же, растрогали слова из некролога, помещенного все в той же газете.
Мы похоронили сегодня хорошего человека — вот что подобает сказать об Алоисе Гитлере, главном таможенном инспекторе в отставке, нашедшем последний приют в здешней земле.
Клара гордилась покойным мужем, тем более что некролог был размещен не на правах рекламы. Редакция пошла на это сама и бесплатно — редакция самой крупной газеты во всей Верхней Австрии! Она вновь и вновь перечитывала пару строк. Вспоминая при этом похороны, вспоминая в деталях, буквально мгновение за мгновением. Увидев мысленным взором плачущего в церкви Адольфа, она всякий раз испытывала изрядное облегчение. И говорила себе: «Все-таки он любил отца», — и кивала головой, словно в подтверждение этой не больно-то однозначной оценки.
Отныне Кларе предстояло ежегодно получать вдовью пенсию, равняющуюся половине пенсии самого Алоиса. Отдельные деньги причитались детям Алоиса по достижении каждым из них восемнадцатилетия. Всё вместе позволяло вдове и детям безбоязненно смотреть в будущее.
Даже Адольф вынужден был признать, что в словах Алоиса о прочных тылах заключалась определенная доля правды. Иначе ему пришлось бы искать работу, чего он, разумеется, хотел в последнюю очередь.
Со временем выявились и кое-какие дополнительные преимущества. Во второй половине третьего года в реальном училище Адольф обнаружил, что значительное число соучеников относится к нему без былой враждебности. Следовало ли благодарить за это вновь обретенный статус сироты? Но и сам он теперь, перестав страшиться отцовского гнева, учился куда успешнее и довольно скоро начал перечить учителям, в особенности некоему горемычному преподавателю Закона Божьего, пожилому дядьке, проводившему у них в классе по нескольку уроков в неделю.