ЛЕСНОЙ ЗАМОК
Шрифт:
Но, когда жена Алоиса была уже при смерти и Клара наконец набралась мужества признаться ей в содеянном, реакция умирающей оказалась неожиданно спокойной:
— Это Бог наказывает меня за то, что четыре года назад я отказала тебе от дома. Так что все по-честному.
— Я буду заботиться о твоих детях так, как если бы они были моими.
— Ты будешь заботиться о них лучше, чем позаботилась бы я сама. — Внезапно Фанни отвернулась от посетительницы. — Все в порядке, — сказала она, — только ты сюда больше не приходи.
Теперь Клара вновь осознала, что живет во власти у Воплощенного Зла. Потому что если сначала она обиделась, то потом испытала неописуемую ярость: даже на смертном ложе Фанни ухитрилась в очередной раз указать ей на дверь; и ее злость не прошла даже в день похорон соперницы, а день этот выдался очень длинным, потому что Алоис не захотел предать прах жены земле в Браунау.
1
Что на местном диалекте означает «на краю надежды». — Авт.
Жаркой августовской ночью после похорон Клара зачала. Ей показалось, будто мужское семя выстрелило ей прямо в сердце. Потому что и душа ее теперь, вне всякого сомнения, располагалась где-то в области сердца, и она чуть было не упала в обморок от наслаждения — и непременно упала бы, если бы оно вдруг прервалось. Но оно длилось и длилось, отныне оно больше не прерывалось. Она спозналась с Дьяволом. Он ворвался в нее, даровав невыразимое и невыносимое блаженство, и с утра она чувствовала себя такой грешницей, что не осмеливалась оглянуться по сторонам. К собственному ужасу, она осознала, что блаженство было столь острым отчасти из-за того, что гроб с телом Фанни уже опустили в землю. Да, вот так-то. Вся любовь, которую она испытывала к тяжелобольной подруге, переплавилась в это нечистое и нечестное удовольствие, в давным-давно вымечтанное и оттого вдвойне отвратительное торжество: женщина, отлучившая ее от Алоиса на четыре года, теперь мертва. И ничто не мешает Кларе стать его женой.
И она забеременела. Ничего удивительного.
Она никогда не намекала Алоису на то, что ей хотелось бы выйти за него замуж, но он все понимал и сам. «Можно быть дураком, — частенько говаривал он, — но даже дурак способен чему-нибудь научиться на собственном опыте. И только тот, кто ничему не научается, самый настоящий дурак!» Так что Алоис осознавал: от новой женитьбы ему не отвертеться.
Но, кроме всего прочего, ему этого и хотелось. Косые взгляды благонравных обитателей Браунау насквозь прожигали ему кожу. Причем буквально. У него начался нестерпимый зуд, приступы которого длились порой дольше часа. И наверняка это было как-то связано с физически ощущаемой недоброжелательностью горожан. Впервые за все время он озаботился тем, действительно ли сразу же по получении отправляются в мусорную корзину анонимки, посылаемые в Министерство финансов, или же этим жалобам дают некоторый ход. Проводят, например, какое-нибудь негласное расследование. Подобные мельницы мелют медленно, но сейчас, когда Клара забеременела и уже через несколько месяцев не сможет носа высунуть на улицу из-за того, что все будут над ней смеяться, именно сейчас в подметных письмах наверняка добавится чего угодно, только не меду.
К тому же он был вправе сказать себе, что впервые женится на женщине, которая ему по-настоящему нравится. В Анне Глассль ему льстил аристократизм если не происхождения, то манер — и на этот счет не было никаких сомнений! — но ему категорически не нравились духи, которыми она пользовалась. Что же касается Фанни, она, чтобы не говорить о покойной плохо, была, мягко говоря, неуравновешенной. Клара, напротив, держалась со скромным достоинством и знала свое место. Ему нравилось то, как трепетно заботится она о его детях; и, если ей самой вздумается нарожать ему кучу детей, что ж, тоже ничего страшного. По крайней мере, это заставит заткнуться жителей Браунау.
В любом случае, при существующей детской смертности большая семья становится своего рода страховкой. Потеряешь одного-другого ребенка,
С другой стороны, в глазах закона они с Кларой состояли в тесном родстве. Прозондировав почву в католической церкви Браунау, Алоис выяснил, что ему придется указать это в документах.
Сейчас ему предстояло расплатиться за перемену фамилии девять лет назад, когда он съездил в Штронес с Иоганном Непому -ком и тремя лжесвидетелями. Не обернется ли это помехой скорейшему заключению церковного брака? Согласно документам он был сыном Иоганна Георга Гидлера и, значит, родным дядей Клары. Не слишком ли это близкая степень родства? А если он объявит, что Иоганн Георг никакой ему не отец, то вынужден будет вновь превратиться в Алоиса Шикльгрубера. Это совершенно исключено! Значит, им с Кларой придется пройти долгий путь в поисках благословения Святой Церкви.
Настоятель церкви в Браунау отец Кёстлер взялся за изучение возникшей проблемы. Месяц спустя воспоследовал обескураживающий ответ: не в его компетенции самостоятельно разрешать вопросы такой степени сложности. Кларе с Алоисом необходимо обратиться с прошением к епископу Линцскому. Отец Кёстлер поможет им в составлении подобающего письма.
В канцелярию
Его Высокопреосвященства Епископа
Смиренно нижеподписавшиеся приняли решение сочетаться браком. Однако же, как вытекает из родословной, жених и невеста состоят в той степени родства, которая допускает брачный союз лишь с особого благословения Святой Церкви. Поэтому они богобоязненно испрашивают соответствующего разрешения у Его Высокопреосвященства на основании излагаемых далее причин.
Жених, овдовевший 10 августа сего года, является отцом двух малолетних детей — мальчика Алоиса, двух с половиной лет отроду, и девочки Анжелы, одного года двух месяцев; дети нуждаются в круглосуточном присмотре со стороны няни — причем в тем большей мере, что отец, будучи таможенным чиновником, занят на службе весь день, а порой и всю ночь, и, следовательно, не имеет возможности осуществлять личный надзор за воспитанием, а впоследствии — и за образованием детей. Невеста присматривает за детьми с тех пор, как умерла их мать, и они оба ее очень любят. Исходя из этого можно предположить, что дети в случае заключения этого брака будут счастливы и сам брак окажется счастливым. Следует добавить, что невеста является бесприданницей, а значит, ей едва ли может представиться возможность другого столь же удачного брака.
Но этим причинам нижеподписавшиеся смиренно повторяют просьбу позволить им сочетаться браком, невзирая на степень родства, в котором они состоят друг с другом.
На постоялом дворе в Браунау,
27 октября 1884 года Алоис Гитлер, жених
Клара Пёльцль, невеста
Алоис подружился с домоправительницей преподобного Кёстлера, пухлой женщиной средних лет с еще не погасшим взглядом.
Глаз горел у нее, глаз загорелся и у него, когда он, показав ей составленное при помощи священника письмо, пояснил:
— Здесь не упомянута еще одна немаловажная причина для заключения брака. Невеста, знаете ли, беременна.
— Это-то мы как раз знаем, — ответила добрая женщина, — но упоминание об этом в прошении вас не украсит.
— Благодарю за разъяснение, — после многозначительной паузы сказал Алоис. — Иная жопа будет поумней иной головы.
И, словно в доказательство этой истины, он крепко ухватил домоправительницу за задницу. И тут же получил пощечину.
— С чего это ты? — удивился он.
— Господин Гитлер! Вы что, никогда не получали по физиономии?
— Конечно получал. Но не всегда дело оборачивалось столь скверно. Есть женщины, которым подобное обхождение по вкусу.
Она расхохоталась. Ничего не смогла с собой поделать. Щеки ее налились краской ничуть не меньше, чем та часть тела, которую он только что прихватил.
— Удачи вам у епископа, — сказала она, отсмеявшись. — Он человек снисходительный.
Ответа из Линца, однако же, пришлось ждать целый месяц. И оказался он, увы, отрицательным.
Раньше Алоис всего лишь не любил церковь, теперь же проникся к ней откровенным презрением.
— Священники ходят в черном, чтобы белую жопу не подтирать, — бросил он в сердцах. Однако к преподобному Кёстлеру обратился, разумеется, с надлежащей почтительностью: — Ну и каким же, святой отец, будет наш следующий шаг?