Лесные дали
Шрифт:
– Он уедет в город, преподавателем в лесной техникум. Он давно мечтает.
– Она встала, подошла к этюду, опустилась перед ним на колени.
– Дивно. Ты настоящий художник… Да, ты меня так порадовал… ландышами. Что со мной было!
Она вернулась и села рядом, взяла его руку и посмотрела на него блестящими влажными глазами.
– Я рад, - проговорил он.
– Это ведь твои цветы. Я тогда вернулся на поляну, подобрал букет, который ты обронила, и вернул его тебе… в другом виде, - признался Ярослав.
Это еще больше тронуло Аллу.
– Спасибо тебе, спасибо… У тебя дивные
Он очарованно смотрел на Аллу и не слушал ее слов. Произнес, как молитву:
– Какая ж ты красивая… Зачем ты такая? В тебя, наверно, все влюбляются.
– Обыкновенная. И у тебя не любовь. Увлечение. Временное. Пройдет потом.
– Не говори, не надо.
– Столько девушек. Красивых, молодых…
– Ты самая красивая и самая молодая.
Алла протянула руку в сторону, взяла банку с земляникой.
– Видишь? Это с нашей поляны. Ты уже забыл?
Нет, он ничего не забыл. Обоим им думалось, что знают они друг друга бесконечно давно, они в этом были убеждены. Алла протянула землянику, насыпала ему целую пригоршню.
Земляника таяла во рту, обдавала приятно прохладой. Что может сравниться по аромату с королевой русских ягод - с земляникой, вызревшей на лесной полянке? Нет ей соперниц, нет равных во всем свете. Она первая приходит к людям, первая из всех ягод созревает в здешних местах. Потом будут черника, малина, будут крыжовник и смородина, будут сливы и вишни, но вкус этой первой ягоды запомнится ярче и сильнее всех последующих, на всю жизнь.
Выросший в городе, Ярослав, можно сказать, впервые отведал земляники. Нет, конечно, он и раньше ел землянику садовую, называемую в обиходе клубникой. Но разве можно было сравнить ее с этой, выросшей на свободе, среди разнотравья и многоцветья солнечной поляны, впитавшей в себя все лучшее, здоровое и ценное, чем богат русский лес и природа средней полосы! А потом - эта земляника была собрана руками Аллы. Он сказал:
– Афанасий Васильевич утверждает, что земляника - эликсир жизни, что она больных делает здоровыми, стариков - молодыми.
– Тогда тебе она не нужна.
– Почему?
– Ты молод и здоров.
– И потом, без всякого перехода: - А что, если б нас увидел хозяин этого сена!..
– Хозяин видел, - ответил Ярослав.
– Как?
– спохватилась она.
– Кто?
– Я. Это наше сено.
– Вы обзавелись скотиной?
– А как же, у нас Байкал.
– Зато мы покончили с сенокосом, - сообщила она.
– Все - корову, теленка, свиней, - все продали.
– Немного помолчав, она добавила: - С Погорельцевым у нас состоялся суровый разговор, и теперь наши отношения, как говорится, оставляют желать лучшего.
– Не надо. Я прошу тебя, - перебил он.
– О чем ты?
– Не надо желать лучшего… Ты все скажешь ему, что мы решили. А хочешь, я с ним поговорю?
– Нет-нет, ни в коем случае, - испуганно запротестовала она.
– Я сама. Погоди, не будем спешить. Давай лучше ворошить сено. У тебя одни грабли? Сделай деревянные вилы, быстро. У тебя есть нож?
Да, у него был нож, и он быстро вырезал из орешника деревянные вилы. За четверть часа они перевернули сохнущее сено, не могли надышаться.
–
– Я люблю этот запах больше всего, он тревожит воображение. И еще знаешь, какие запахи я люблю? Дыма от костра, печеной картошки, березовых веников и… ты только не смейся - запах парного молока. Еще ненадоенного. Вечером, когда стадо коров возвращается домой, так хорошо пахнет парным молоком. А тебе? Что ты любишь?
Что-то детское было в ее вопросах и в выражении глаз.
– Тебе нравятся запахи, знакомые с детства, а мне то, что я узнал впервые здесь: запах кедра и пихты, терпкий, густой аромат хвои. Может, не такой тонкий, но сильный. Хочешь, сорву кедровую ветку?
Он быстро пошел к пруду, легко взобрался на дерево и сломал пушистую кисть. Алла поднесла к лицу длинные мягкие иголки, вдохнула и согласилась:
– Да, ты прав - это сильней всяких роз.
Потом они снова сидели на берегу пруда, пожалели, что Алла не взяла с собой купальник. Говорили о прелести этого уголка, созданного руками человека, о том, что природа здесь лишь заложила основы, а человек завершил ее работу. И так надо везде. Человек должен вмешиваться, помогать природе создавать красоту. Проектировали, где и что нужно сделать, мечтали. За Словенями с северной стороны следует посадить вдоль села аллею в три ряда: центральный ряд - березы, а по сторонам два ряда - кедры. И потом от села к аллее сделать три такие же, перпендикулярные. А у реки вырубить орешник, заменить его черемухой, сосной и лиственницей. И вдоль дорог насадить зеленые полосы.
– Я бы посадила иргу и вишню, - говорила Алла.
– И яблони-дички. Или лиственницы и клены, - вставил Ярослав.
– А лучше всего березу. Традиционную русскую березу. Она хороша во все времена года.
– Алла болтала весело и беспечно и вдруг спохватилась, встала, жмурясь на солнце.
– Мне пора домой.
– Я провожу тебя?
– Ярослав тоже поднялся и расправил плечи. Она кивнула в знак согласия, неторопливо и задумчиво сняла с него стебельки сена, и они пошли лесом, сквозь молодой березняк. Она первой нашла крепкий молоденький подберезовик на толстой серой ножке и с темной небольшой шляпкой. Потом еще сразу два подберезовика, белоногих, сросшихся вместе. Ярослав нанизал их на тонкий и ровный ореховый прутик. Это для Аллы. Они увлеклись грибами. Под старой березой с опущенными космами ветвей, пахнущих вениками, Алла нашла два белых. На грибы ей определенно везло: она умела их искать.
А солнце по-прежнему светило щедро, и тропа, по которой они шли, нагретая и обласканная солнцем, привела их к оврагу, светлому, открытому, поросшему высокой травой, среди которой маячили цветы: сиреневые - иван-чая, белые - донника, желто-синие - иван-да-марьи. Это сенокос Погорельцева. Интересно, кому теперь отдаст свою делянку Валентин Георгиевич, только было подумал Ярослав, как в тот же миг увидел идущего им навстречу по тропе Кобрина. Он был в своей неизменной широкополой шляпе, военных галифе и хромовых сапогах. Гладкое, загорелое лицо его блестело. Поздоровался, по своему обыкновению коснувшись толстыми пальцами шляпы, важно, с видом обремененного делами человека произнес: