Лесные солдаты
Шрифт:
За спиной, на берегу, который они покидали, совсем недалеко в чёрное мутное небо опять взвились две ракеты, зелёная и красная, вновь наполнили душу неясной тревогой – что бы значили эти ракеты? То, что немцы поутру пустят за ними новых собак? Пусть пускают.
Если в начале войны, где-нибудь двадцать второго или двадцать третьего июня, Чердынцев боялся смерти, то сейчас не боялся её вовсе – устал бояться. А с другой стороны, говорят, что смерть есть продолжение жизни…
Впрочем, лейтенант в это не верил.
Едва он подумал о смерти, как под ним заколыхалось,
Им повезло, всей группе – никто не провалился, не нахлебался воды, не остыл, только лёд иногда делался гибким, каким-то струистым, будто материя, готовая вот-вот порваться, и тогда люди спешили сдвинуться с опасного участка в сторону, одолеть гиблое место там.
Рассвет ещё и заниматься не думал, небо было плотным, многослойным, без прогалов и редких скучных звёзд, когда группа целиком переправилась через реку и бегом устремилась в лес.
Лес здешний был хорош по многим статьям, здесь имелись сотни дремучих тёмных мест, где мог укрыться целый полк солдат и его вряд ли кто сумел бы отыскать даже днём с фонарём – настоящие кущи, не знающие, что такое человек, – ну, ни единого следочка там, хоть с лупой ищи. Одно лишь было плохо – все деревни остались на противоположном берегу реки… А всякая деревня – это возможность разжиться провиантом.
Хоть и велик был лес, и дремуч, и дышал угнетающей пустотой, а оказался он далеко не пуст: маленький солдат, опытный охотник, обнаружил засыпанный снегом костёр, который горел ещё недавно, обследовал остатки золы, какую-то бумажку, случайно вывалившуюся из солдатского кармана, и произнёс радостно:
– Наши! Это наши! Тут находились наши, товарищ лейтенант. Следы их остались – их! Много следов.
– Ну, не так уж и много, – возразил ему Чердынцев. – Много – это когда весь лес истоптан. А тут было человек двадцать или чуть больше.
Они прошли по лесу ещё немного, километра полтора, и услышали впереди частую стрельбу. Вот тебе и безлюдный Берендеев лес!
– Быстрее вперёд! – скомандовал Чердынцев.
Он перемахнул через белый, обросший жёсткой хрустящей коростой куст, сбил с него иней, пересёк неглубокую лощинку и оказался на плоском, поросшем редкими деревьями взлобке.
Стрельба сделалась отчётливее.
Чердынцев встал за толстый кряжистый ствол, огляделся – надо было сориентироваться. Глазом зацепиться было не за что, всюду деревья, деревья, деревья, – а вот ухо кое-что улавливало. Во всяком случае, на слух можно было точно определить место, где происходила стычка… Лейтенант поспешно скатился со взлобка вниз. Скомандовал сипло – в горле от простуды, от спешки будто бы даже дырка образовалась:
– За мной!
Бойцы устремились за ним.
Оказалось, немцы зажали группу красноармейцев на поляне, где те расположились на
А тут и Чердынцев подоспел. Всё получилось, как в хорошем академическом учебнике по тактике – немцев оглушило громкое «ура» бойцов лейтенанта, они растерялись, попробовали драться на обе стороны, но из этого ничего не получилось, и гитлеровцы побежали. Вначале вскочил один, оглянулся, озабоченно бледнея лицом, веером пустил струю пуль из «шмайссера» и побежал, прикрываясь стволами деревьев, за ним второй, потом третий…
Лейтенант поймал первого немца, по-тараканьи шустрого, на мушку, дал по нему короткую очередь.
Пули достигли цели, немец по-птичьи часто заперебирал ногами, потом взлетел в воздух, словно бы стремясь раствориться в сером пространстве угасающего дня, всадился всем телом в жёсткий промёрзлый ствол и свалился на землю. Следом пули подсекли второго немца – сутулого, озябшего, в новенькой каске, нахлобученной на уши, тот обвил руками неказистую кривую сосёнку и повис на ней.
Тут произошло неожиданное: на фланге, под деревом, укрытый тёмными еловыми лапками, заработал ещё один немецкий пулемёт. Непонятно было, почему он молчал раньше. Чердынцев прыгнул в снег, подсунулся под какой-то старый, но ещё прочный корень, выждал, когда очередь, хорошо видная снизу, проскользит над ним, и позвал хриплым, незнакомым от холода голосом:
– Бижоев!
Кавказец без всяких указаний сообразил, что надлежит сделать, уполз в сторону. Двигаться он умел, как и Ломоносов, – беззвучно, по-охотничьи неприметно. Жаль только, гранат у лейтенанта не было, нечем было снабдить бойца.
Но Бижоев и без лейтенанта понял, где можно разжиться карманной артиллерией – у валявшегося неподалёку немецкого солдата из расширенного голенища сапога торчала деревянная колотушка – рукоятка гранаты. Бижоев подполз к убитому немцу, лежавшему очень удачно, рядом с ёлочкой, которой можно прикрыться, вдавился в снег, немного полежал неподвижно, потом зашевелился снова. Лейтенант, ощущая, как к глотке его подбирается холод, следил за Бижоевым, покусывал нижнюю губу – помоги тебе Аллах, Бижоев!
Аллах помог: Бижоев благополучно подобрался к немцу, вытащил у него из-за голенища гранату и поспешно нырнул под ёлочку.
А пулемёт продолжал садить – немец, лежавший за ним, давил на гашетку без перерыва, не жалел патронов, шпарил и шпарил, не давая возможности поднять голову. И когда только у него кончатся патроны?
Наконец пулемётный грохот оборвался, сделалось так тихо, что Чердынцеву показалось: он оглох. Барабанные перепонки будто тонкой пилой взрезал острый комариный стон. Пулемётчик заковырялся с замком – новая лента у него что-то заела… Пауза затянулась. Бижоеву это и надо было.