Лесные твари
Шрифт:
Сразу после завтрака в камеру впихнули сразу троих.
– А, Шалан! Здорово! – Митяй уже хлопал по плечу одного из новоприбывших – парня лет двадцати пяти, низкорослого, чернявого и крепкого, с татуировками на руках. – Год ведь не виделись, а? Как там Папа Боря поживает?
– В больнице Папа Боря, – сказал Шалан, близоруко щурясь, и дергая при каждом слове головой. – Излияние у него. В мозг. А как на больницу он пошел, сразу разборки пошли. Кутырь на нашу команду наезжает. Беспорядок пошел. У нас пятерых замели. И меня вот, как видишь. Плох Папа Боря. Крыша у него съехала, говорят. Как дальше будем, не знаю.
Они удалились на нижнюю шконку и продолжили разговор там. Говорили тихо. Дема не знал, о
Демид знал, что в открытую затеять драку эти двое не смогут. Шум будет, вертухаи прибегут, вломят всем дубинками по почкам, а потом кинут в бетонный ящик для перевоспитания. Но чувствовал себя Демид очень неуютно. Плохо он знал здешние порядки, и бежать ему было некуда.
– Эй! – забарабанил Демид в дверь. – Поговорить надо!
– Чего тебе? – В окошке появилась усатая раскормленная физиономия.
– Почему меня к следователю не вызывают? Мне должны обвинение предъявить!
– Ничего тебе не должны. – Охранник смотрел на Демида равнодушно. – Какой день сидишь?
– Второй.
– Еще восемь дней у тебя в запасе. – Охранник повернулся, собираясь уходить.
– Эй! Эй! Подождите! Я хочу немедленно дать показания! Я требую, чтобы меня отвели к моему следователю! И адвокат… адвокат мне нужен.
– Фамилия как?
– Коробов.
– Щас. – Охранник зашагал по коридору и скрылся в комнатке по правую стороны. Звонил по телефону минут пять, орал что-то в трубку. Потом вышел, неся в руке лист бумаги и ручку.
– На тебе адвоката. – Сунул Демиду листок. – Пиши, все что влезет. Потом мне отдашь. Я передам, куда надо.
И лязгнул замком. Демид ошарашенно стоял с дурацким листком и чувствовал, что вся камера глазеет на него. Скомкал листок, запустил им в парашу.
– Козлы!
– Динамит! – подал голос Митяй. – Ты что-то резвый не по делу стал. Ты, Динамит, без нужды не гавкай, а то закукарекаешь!
Вокруг Митяя сидело уже трое таких же отморозков. Ухмылялись паскудно. Радовались в предвкушении похабного развлечения. Четверо против одного в тесной камере – куда Динамит денется, сучонок фараонов? Изобьют, как пить дать.
– Митяй, я что-то не понял. – Демид пренебрежительно усмехнулся. – Ты что, крутого из себя корчишь? А вы, братки, что ему в рот смотрите? Он же сявка, лох лапшевый. Пойдет потом малява, что на шестерку шестерите, что людям скажете?
– От кого пойдет-то, от тебя что ли? – Митяй сидел, смолил самокруткой. – Да кто тебя слушать-то будет? Ты, едрить в корень, долго не протянешь. Как на тюрьму пойдешь, разом под шконкой окажешься, в петушатнике. Если жив останешься.
Только теперь Демид начал понимать, что за новый запах появился в камере. Курили гашиш. Сладковатый дымок ни с чем не спутаешь.
"Они, сдурели что ли? Среди бела дня траву жабают! Дымище же по всему коридору пойдет. Вертухаи набегут как мухи на мед".
– Митяй, знаешь, кто ты? Ты дурак. Ни хрена ни в чем не разобрался, а уже в драку лезешь. Обкурился что ли? Братишку твоего не я убил. И не закладывал я никогда никого, не мое это дело. Ни мусорам, ни блатным не подпевал я никогда. У меня своя песня. Понял?
– Понял… – процедил сквозь зубы Митяй и медленно поднялся на ноги. – Эй ты, чухло, – обратился он к Пашке. – Ну-ка иди сюда.
– Чего я? – заныл Пашка. – Митяй, ты это… Я ни при чем.
– Сюда. Стой тут. Рожей, рожей ко мне повернись.
Митяй коротко въехал мужичку в солнечное сплетение, тот свалился крючком и заелозил по полу, беззвучно хватая ртом воздух.
– Вот видишь, Динамит, зверь ты такой, что ты с человеком невинным сделал? – Толстые губы Митяя разъехались в счастливой улыбке. – Ага, ты еще и морду ему разбил! – Он пинул Пашку ботинком
– Кончай! – Демид не выдержал, схватил Митяя за плечо, дернул к себе. Не хотелось ему драться, но не рассчитал силы в гневе. Рукав Митяя с треском оторвался и остался у Демида в руке, а сам Митяй пролетел через всю камеру и врезался спиной в нары, свалив кого-то с верхней шконки. На секунду зависла в камере жуткая тишина. А потом опомнились, очухались соратники Митяя и бросились на Демида все втроем, с ревом. "Мочи козла паскудного!" Что такое камера? Ящик каменный, где и повернуться-то негде толком. Свои здесь законы драки. Демид был скор, как всегда. Как всегда, не думал он, что делает – руки думали за него, берегли своего хозяина. Да не уберегли. Плохо слушались его руки после вчерашнего побоища. Один бандит получил уже ладонью в лоб – гуманный удар, не убивает он человека и не оставляет следов, только темно становится в глазах, и желание драться пропадает – на неделю, а то и на две, пока не пройдет сотрясение мозга. И второй сам нарвался, попалась его нерасторопная рука в клешни Демида, и тут же завернулась за спину с хрустом, и совершил обладатель руки акробатический этюд, подъем-переворот с приземлением на спину – не слишком изящный, ну, так с первого-то раза у кого получается красиво? А вот третий пропал куда-то на мгновение. И тут же нашелся. Получил Дема удар сзади, – такой, что взорвался весь мир. Ладонями по ушам Дему припечатали – да так, что кровь из ушей потекла. Хитрый прием, зековский. Но Демид силен был, не сразу в аут отправился. Оглянуться еще успел, приседая. Увидел своего обидчика, запомнил.
И тут же получил в нос – открытой пятерней снизу. Удар разорвал лицо Демида, он вознесся к небу и медленно полетел вверх, к потолку, к жирной желтой лампочке. Все равно он остался победителем – не вниз направился, под шконку, в "петушатник". Место его было наверху – поближе к небу синему свободному, к Космосу, а там и до Бога рукой подать…
Сколько он провалялся так, в отключке? Минуту, может быть. А может и больше. Потому что, когда он открыл глаза, в камере фараонов уже было больше, чем зеков. А скорее всего, двоилось у Демида в глазах, потому что не может влезть в такую маленькую камеру такое несусветное количество народа. Все заключенные лежали на полу мордами в пыли. А вертухаи перешагивали через них как черные голенастые аисты и добивали дубинками всех, кто еще шевелился.
– Начальник, подожди! Подожди, начальник. – Голос Митяя. Живой еще, стало быть. – Ты за что всех-то? Сперва Коробов взбесился, набросился, чумовой, чуть не полкамеры переломал, теперь вы добавляете. Этак и сдохнуть недолго.
– Кто – этот? – Самый огромный, мордастый, рукастый, ногастый, задастый, дубинистый раздвоенный вертухай встал над Митяем, расставил над ним четыре свои ноги, скрестил четыре руки на груди. – Кто начал?
– Вон, – Митяй со стоном повернулся на бок, ткнул пальцем в Демида. – Этот шизак обдолбанный. Запугал тут всех, на уши поставил. Он же ненормальный, этот Динамит. Это все знают. Так он еще и курит какую-то дурь. Всю камеру уже провонял своей наркотой, дышать нечем. Говорили мы ему: "Кончай траву смолить, крыша съедет!" Ну а он разве кого слушает? Беспредельщик! Пашку бедного затравил, издевался над ним по-нечеловечески. Мы молчали пока, связываться боялись с таким зверем. Он ведь сколько людей поубивал, этот Динамит! Это все знают. А сегодня, видать, курнул лишку, и с катушек съехал. Пашку искровянил до невозможности. А когда мы заступаться начали, на всех кидаться начал. Ты убери его начальник, по-человечески просим. Ему в дурке место. Он нам всем ночью глотки попишет. Ненормальный он, маньяк.