Лестница из терновника. Трилогия

Далин Макс Андреевич

– Зачем тебе девка, никудышник?
– выдыхает шкет.

У горожанина раздуваются ноздри. Он приходит в ярость, на миг потеряв самообладание - и пропускает роскошный удар. В скулу. Глаз моментально опухает - такой фонарь, что любо-дорого.

– Тебя должны были продать в золотари!
– шипит горожанин. Он в бешенстве и не собирается сдаваться.
– Ну да я это исправлю - я обрежу тебя прямо здесь и приглашу всех желающих поучаствовать в развлечении! Выйдет великолепная метаморфоза - если выживешь, дрянь!

– Все никудышники много болтают, - режет шкет и находит в себе силы усмехнуться.

В ответ горожанин

начинает атаку. Парень больше не может двигаться быстро - судя по лицу, он с трудом балансирует на грани обморока - но пытается парировать удар. Палкой, ну да.

Через мгновение у него в руках кусочек тростникового стебля, срезанный наискосок. Длиной в две ладони. Горожанин отвратительно ухмыляется.

Парень озирается, находит взглядом владельца борделя и чиновника, кричит:

– Мне палка нужна!

Зеваки хохочут. Чиновник и солдаты - тоже. Владелец притона сплёвывает:

– Возьмёшь у своего господина, дешёвка!

У парня слёзы наворачиваются на глаза. Горожанин указывает на него мечом:

– Ну, уродец, что будешь делать? То, что прикажут - или умрёшь?

– Трус!
– хрипло бросает парень.
– Трус и подлец!

Юу сжимает кулаки.

– Люди - гады... Я дам ему меч.

– Не делайте глупостей, - Ар-Нель хватает его за локоть.
– Не спасёте его и погубите себя - если станете соучастником убийства: победа раба над господином - это убийство, если вы забыли. Наш статус не позволяет выкупать рабов - вы не сможете...

– Да что ты смотришь?!
– вопят в толпе.
– Кончай его! Только обрежь сначала!

Все на взводе, пьяны кровью. Обречённому никто не поможет.

– Отбросы!
– голос Юу точно так же охрип, как у шкета с обрубком палки.
– Грязные твари.

– Здесь нет настоящих, - откликается Ар-Нель.
– Вы же видели - Всегда-Господа, трусы и неумехи, у которых не хватает мужества на равный поединок. Ничтожества, наслаждающиеся чужим унижением и болью. Уличный сброд, нюхающий кровь и похоть, как псы. Понимаете, почему это - Дом Порока?

– Убивай, ну!
– выкрикивает парень в отчаянии.

Горожанин снова гадко ухмыляется:

– Рано ещё.

И тут я слышу собственный голос:

– Эй, хозяин! Я за него заплачу - полную цену.

– Стойте!
– тут же вопит хозяин, перекрикивая все голоса; обрадовался шансу получить-таки кое-какую прибыль.
– Стойте, Господин!
– и, выскочив на площадку, хватает горожанина за руку.
– Вы дрались даром, а этот Уважаемый Господин платит деньги!

Ещё бы я не Уважаемый! На мне знаки Свиты Государыни, я, с некоторых пор, из Всегда-Господ. Мои ребята смотрят благодарно, зеваки отпускают шуточки, парень делает ко мне два шага - и бухается передо мной на колени. Я вытаскиваю кошелёк, отдаю Ар-Нелю: "Заплати", - и поднимаю раненого на ноги.

Он приваливается ко мне всем телом, поднимает глаза:

– Неважно, что вы - Вдрызг-Неизменный, неважно... я не вор, не верьте... я буду вам предан...

– Уважаемый Господин, - встревает хозяин с моим кошельком в руках, - пойдёмте в Дом, там старухи сделают всё, что надо: заштопают вашу рабыню, кровь остановят...

– Мы с Ча пойдём, пожалуй, домой, - говорит Юу, расплываясь в улыбке.
– Нам не годится встревать.

Ар-Нель наблюдает за мной, тоже улыбаясь, качает головой:

– Много нужно крови, чтобы тебя согреть, Ник...

Из

дверей Дома и окон первого этажа, приоткрыв пергаментные ставни, выглядывают женщины. Зеваки втягиваются внутрь, чиновник с конвойными солдатами удаляется.

Я поднимаю плащ и укутываю шкета, которого мелко трясёт, то ли от холода, то ли от напряжения. Иду с ним к Дому - и думаю о том, как основательно я влип.

Нас - меня и раненого - провожают в Дом Порока. Женщины без накидок, в корсажах, поднимающих полуобнажённую грудь под самый нос, и коротких пёстрых юбках с разрезами до пояса, якобы обтрёпанных по подолу, с высокими причёсками и подведёнными глазами, следят за нами тревожно и печально. Мы проходим просторный зал - понятия не имею, зачем он нужен, не для танцев же - и по длинному коридору добираемся до комнатушки, отделённой от других условной перегородкой из фанеры, оклеенной бумагой. В комнатушке - неизменный фонарик с Добрым Словом (в данном случае - довольно-таки глумливо звучащее здесь: "Любовь поднимает до Небес"), широкая тахта, обтянутая плотной тканью в засохших бурых пятнах, кадка с водой и кувшин. Вместо двери - шелестящий полог из стеклянных шариков, нанизанных на длинные нити. Стены проводят звук идеально - можно отчётливо расслышать в соседних "нумерах" нервное хихиканье, ругань, стоны, крики, хохот, кажется, звуки ударов, бренчание на лютне...

Что можно чувствовать в этом бардаке?

Старуха приносит полоски ткани, пропитанные кровоостанавливающим бальзамом, прокалённую иглу и нитки - в полной готовности заниматься тут хирургией. Я выпроваживаю её. Мой внезапный раб стаскивает пропитанную кровью рубаху, полминуты думает - стаскивает и сапоги со штанами. Тяжело садится на койку и глядит на меня.

И я на него смотрю. Ему здорово досталось - две глубоких раны, не считая порезов. Тощий гибкий шкет, отлично развитая мускулатура. Костлявый, угловатый. Без тени того сомнительного шарма, которым полон милый-дорогой Ча, и которого в избытке наблюдалось в Ра, пока она ещё была мальчиком - того, который намекает на метаморфозу, на то, что перед тобой не мужчина, а "условный самец".

Чёрта вот с два! Этот выглядит совершенно безусловно. Как Н-До или Юу, скажем. Или как Государь - потенциальный доминант, короче говоря. Он мне очень симпатичен, но не могу же я, право, представить этого шкета в своей постели! В принципе! Тем более, что перед этим мне полагается откромсать от него кусок, а потом, прости, Господи, поиметь в открытую рану... На это я не пойду - даже эксперимента ради. Даже думать на эту тему как-то...

Правда, Лью тоже примерно так выглядела, и на её метаморфозу это не повлияло... но я землянин, а не местный герой-любовник, зацикленный на крови, всё-таки. Чтобы рискнуть сыграть здесь в любовь, землянину надо быть маньяком... да и неизвестно, как тело инопланетчика среагирует на мою биохимию.

Нет уж. Никаких опытов на живых людях... даже и на нелюдях.

Не рискую обрабатывать рану тем, что бабка принесла - не факт, что оно хоть относительно чисто. Смачиваю платок собственным "горским бальзамом", стираю кровь, заодно дезинфицирую. Пациент смотрит на меня с полуулыбкой - и вдруг обнимает за шею и целует в щёку со страстью детсадовца и эротизмом точно того же уровня. Но искренне. Проявление безгрешной благодарности.

– Кончай лапиться, - говорю я.
– Тебя вправду надо заштопать.