Лестрейд. Рыжий… Честный… Инспектор
Шрифт:
— Мне нечего скрывать. Я — джентльмен. Я всегда пытаюсь быть честным перед собой и людьми. Честь мундира и больницы не стоят человеческой жизни. Один из наших санитаров перепутал лекарства… — голос Гиза понизился. — Лекарство по ошибке дали Лестрейду. Произошёл приступ. Лестрейд выкарабкался, но…
— Но?
— Потерял память.
— Ужас!
— В этом как раз нет ничего удивительного. Такое бывает. Его словно отбросило на много лет назад, в детство… Он многое забыл и порой удивлялся самым элементарным вещам. Как будто его личность
— Вы меня пугаете, доктор…
— Могу предложить успокоительное?
— Только не из рук того санитара, который перепутал лекарство, — хмыкнул Беллинг.
Лицо Гиза стало серьёзным.
— Этот человек у нас больше не работает.
— Слава богу.
— И нашему директору… Но вернёмся к господину Лестрейду. Со временем всё прошло, и он резко пошёл на поправку. Мне было бы лестно полагать, что всему виной выбранный курс лечения… Но… почему-то кажется, это не так, — взгляд доктора стал грустным. — Иной раз при общении с Лестрейдом я решительно не понимаю, кто из нас пациент, а кто — врач… Его речи полны здравого смысла, мысли порой вызывают восхищение смелостью, поступки — обдуманностью. В последние недели он много и запойно читает.
— Книги?
— Газеты. Причём, его интересует всё: от «Таймс» до «Панча». И ещё немаловажная деталь: у него вдруг прорезалось любопытство. Порой он задаёт такие странные вопросы, что я диву даюсь — откуда это в нём? И зачем?
— Наверное, затем, что всё это может ему пригодиться на его новом месте службы — в Скотланд-Ярде. Господина Лестрейда придётся выписать, причём максимально быстро.
— Что значит — максимально быстро?
— Сегодня, — твёрдо объявил Беллинг. — У меня с собой все необходимые бумаги.
10 декабря 2024-го, Санкт-Петербург (Россия)
Тёплый свет пятирожковой люстры озарил маленькую комнату, обставленную по-спартански: здесь не было даже телевизора, почти всё пространство, вместо него, занимали книжные шкафы.
Диван-раскладушка, покрытый уютным клетчатым пледом, который дед называл «шотландским», письменный стол, за ним он много и часто работал. Даже сейчас на столе лежал разобранный дверной замок и какие-то непонятные запчасти.
После выхода на пенсию, дед постоянно что-то мастерил, переделывая и подстраивая вещи под себя.
Та же настольная лампа — типичный представитель Made in China — его стараниями может и приобрела вид крайне «колхозный», зато теперь была способна служить веками. Знай только меняй лампочки.
— Знаешь, мне будет его не хватать, — грустно произнесла Ольга, красивая женщина тридцати лет.
Она была матерью трёх детей, но при этом сохранила изящную девичью фигуру.
— Мне тоже не будет хватать Максима Ивановича, — кивнул её муж. — Сама понимаешь — таких больше не делают. Кремень был, а не мужик! В Главке о нём до сих пор легенды слагают. Кстати, Оль… меня просили принести его фотографию для музея полиции… Ты
Он показал на висевшее на стене выцветшее фото, на котором широко улыбался Максим Иванович Орлов, её дед… вернее, дедушка, в далёком прошлом ветеран войны, генерал-майор милиции, затем почётный пенсионер и прочая, прочая, прочая, а для неё… пожалуй самый любимый человек на свете. После мужа…
— Конечно. Он тут здорово получился, — кивнула она. — Молодой, красивый, хоть и постарше тебя.
— Сколько ему тогда было?
— Сорок пять… Как раз полковника дали.
— С ума сойти — полвека прошло, — покачал головой муж.
— Больше. Пятьдесят шесть лет, — поправила Ольга. — Дед всегда мечтал прожить больше века. И у него получилось. А теперь его нет уже целых сорок дней… И мне очень грустно.
Она сняла со стены фотографию, погладила и прижала к груди.
— Эх, дедушка-дедушка! Ну почему ты не загадал себе ещё столько же лет жизни…
— Считаешь, от него это зависело?
— От дедушки? — удивилась она. — Конечно… Он всегда держал слово.
Муж внимательно посмотрел на Ольгу.
— А ты очень похожа на него. И не только внешне.
— Знаю, — улыбнулась она. — И очень этим горда.
2 июля 1881-го, Бедлам — Бетлемская королевская больница (Лондон)
— Джордж Лестрейд… Мистер Лестрейд, я к вам обращаюсь….
Я поднял взгляд на массивную железную решётку. За ней, в коридоре, стоял мой эскулап — доктор Гиз. В сущности, не самый вредный тип из тех, что встречались на моём (или уже не моём — пока не знаю, как сказать правильно) жизненном пути.
— Вы опять о чём-то задумались? — спросил он, поймав мой взгляд. — Могу ли я знать, о чём?
— Здравствуйте, доктор.
— Здравствуйте.
— Если вас так интересуют мои мысли, то в них я пытаюсь себе представить — каково оно там, за пределами этих серых каменных стен…
— Думаю, точно так же серо, — усмехнулся Гиз. — Опять стоит туман, не видно ни зги. Но у меня хорошие новости!
— Какие? — равнодушно спросил я.
Когда ты в психушке, радостного в том мало.
— За вами приехали.
— Меня перевозят в другой дурдом? — напрягся я.
Бедлам — не место моей мечты, но есть лечебницы, по сравнению с которыми, он покажется пятизвёздочным отелем.
— Вас выписывают.
— Неужели? — заморгал я, пытаясь понять: не шутит ли почтенный эскулап или не ставит ли на мне психологические опыты как на подопытной крысе.
— Мистер Лестрейд, скажу больше: вы не только признаны совершенно здоровым, но ещё и займётесь прежним ремеслом.
— Это каким же?
— У вас опять провал в памяти?
— Нет-нет, что вы!
Вдруг «псих» передумает, и я продолжу гнить в сырых стенах Бедлама?
— Разумеется, я помню! Но хотелось бы уточнить! — я был осторожен и изворотлив как дипломат.