Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи
Шрифт:
— Ты? — пробормотал меламед, пораженный ее появлением здесь. — Рейзел?
— Здравствуй, Берл, — тихо сказала девушка, тоже останавливаясь. В ее глазах отражался странный голубоватый свет.
— Что ты делаешь на улице в такое время? — спросил Борух, приходя в полное смятение. — Уже поздно…
— Я искала тебя, — ответила Рейзел еще тише. В темноте Борух не столько увидел, сколько угадал появившуюся на ее лице слабую улыбку. В голове все спуталось окончательно.
— М-меня? — пролепетал он и непроизвольно облизнул разом пересохшие
— Потому что я тебя люблю, — просто сказала Рейзел и подошла к нему почти вплотную. — Пойдем. Пойдем со мною, Берл.
Она положила руки ему на плечи и коснулась губами лба. Ее поведение было столь непривычным для скромной и молчаливой Рейзел, что Бердичевский невольно отступил назад и, словно ограждаясь, поднял руки.
— Ты не любишь меня? — удивленно спросила девушка. — Ты не желаешь меня, Берл?
— Ты говоришь странные вещи, — смущенно прошептал Борух. — Я люблю тебя, ты знаешь это. Но твой отец ни за что не позволит тебе выйти за меня замуж.
— Кто говорит о замужестве? — Рейзел рассмеялась резким неприятным смехом. — Я предлагаю тебе свою любовь, а не брак! Пойдем! — Она крепко взяла его за руку и повлекла за собой. Меламед подчинился, еще более пораженный последними словами девушки, считавшейся в Яворицах образцом скромности и послушания.
Они прошли около квартала и остановились у какого-то двухэтажного дома. Окна второго этажа слабо светились мертвенным белесым светом, и оттуда доносились слабые странные звуки — будто несколько человек часто дышат в унисон.
— Сюда, — сказала Рейзел. — Здесь хорошо. Не бойся, Береле, внутри никого нет, никто нам не помешает любить друг друга. Пойдем.
Борух почувствовал, как отчаянно заколотилось его сердце. Он узнал дом покойного Шмуэля Пинскера. Ноги словно налились свинцом.
— Ну же, — в голосе Рейзел появились нотки нетерпения, — ну же, дорогой мой, чего ты медлишь?
Вновь лишившийся дара речи меламед отчаянно замотал головой.
— Что? — брови девушки гневно изогнулись. — Не хочешь? Ты отказываешься от меня? Ничтожество! Ты должен войти! Ты должен меня взять!
Она вцепилась обеими руками в его рукав и потащила к входу.
Меламед в трудом высвободился и отбежал в сторону.
— Исчезни! — в отчаянии закричал он. — Ты не Рейзел! Ты не можешь быть ею… Ты не Рейзел! Не Рейзел! Всемогущий Боже, дай мне силы!.. — У него перехватило дыхание, и он замолчал.
Рейзел — или некто, принявший ее облик, — вдруг вспыхнула ослепительным белым светом.
И исчезла, рассыпав вокруг столь же ослепительные холодные искры.
Меламед в полном изнеможении доплелся до угла и привалился спиной к влажной стене, пытаясь успокоить рвущееся наружу сердце.
— Ты не Рейзел… — бормотал он непослушными губами. — Не Рейзел…
От страшного дома исходили волны духоты, наполненной отталкивающими, пугающими запахами и диссонирующими рычащими звуками. Борух понимал, что ему здесь нечего делать, нужно идти домой и постараться
Но силы все не восстанавливались, дыхание оставалось прерывистым, и сердце продолжало колотиться как бешеное.
Внезапно призрачный свет, лившийся из распахнутых окон, погас — словно кто-то задул его источник. Одновременно с этим стихли звуки. Душные волны тоже мгновенно растворились в прохладном ночном воздухе, и разгоряченного лица Боруха Бердичевского коснулась освежающая прохлада.
В то же самое время он почувствовал, что уже не один на улице, что кто-то находится за его спиной. Меламед резко обернулся и не смог удержать облегченного вздоха: человеком, нарушившим его одиночество, оказался не кто иной, как Сендер-дурачок.
— Ты меня напугал, Сендер, — произнес Бердичевский. — Что это ты здесь делаешь, а?
Сендер подошел ближе и уселся на большой камень, лежавший на углу Бондарной улицы с незапамятных пор. Не отвечая на вопрос меламеда (Борух, впрочем, не ожидал ответа), он извлек из своих лохмотьев трубку, огниво и кисет с табаком. Неторопливо раскурив трубку и выпустив кольцо ароматного табачного дыма, Сендер негромко спросил:
— Ну что, реб Борух, страшно?
Речь была столь непохожа на привычную невнятную скороговорку дурачка, что Бердичевский на мгновение забыл обо всем, кроме внезапного изменения, происшедшего с Сендером. Он осторожно нащупал за спиной валун и тоже сел, удивленно разглядывая невозмутимое лицо, обрамленное клубами дыма.
Докурив трубку, Сендер выколотил из нее остатки табака — от черного дымящегося комочка брызнули в стороны мелкие искры, — спрятал трубку в карман и задумчиво сказал:
— Плохо дело, реб Борух, очень плохо. Давайте-ка я вас провожу домой, как бы несчастья не случилось. Она ведь и вернуться может, очень уж сильны ваши мысли об этой девушке, реб Борух.
— Вы… вы видели? — растерянно спросил Борух. От растерянности и от изменений, случившихся с нищим, он теперь обращался к Сендеру на «вы». — Вы понимаете, что это было?
— Что? — переспросил Сендер, поднимаясь с камня. — Или кто, реб Борух? Вам бы поостеречься. А то, знаете ли… — Лицо его вновь приняло настороженное выражение, он не договорил, схватил меламеда за плечо и спешно втащил в тень.
На пустырь перед домом Пинскера вышел человек, укутанный во что-то, поначалу показавшееся Бердичевскому длинным плащом. Но когда человек вышел на наиболее освещенное луной место, меламед понял, что прохожий завернулся в самый настоящий саван. Он непроизвольно ухватился за руку Сендера. Тот не пошевелился, только выдохнул еле слышно: «Тише, реб Борух, не дай вам Бог сейчас сказать хоть слово…»
Прохожий, между тем, остановился у крыльца дома, принялся медленно оглядываться по сторонам. Когда он повернулся в ту сторону, где прятались меламед и Сендер-дурачок, Бердичевский, понимая, что не должен подавать ни звука, тем не менее с трудом удержался от восклицания.