Летающие киты Исмаэля(сборник)
Шрифт:
— Бычьи ноги! — громко сказал Кармода, не в силах сдержать свою радость.
Скалдер отпустил женщину и повернулся к Кармоде. Тот увидел козлиные черты в лице монаха. Вид его был отвратителен. Старый монах превратился в гнусного сатира.
Кармода откинул голову и расхохотался, но тут же резко осекся и замолчал, забыв закрыть рот.
Женщина была Мэри.
Он, точно парализованный, смотрел на нее, а Мэри улыбнулась и весело помахала ему рукой. Затем она подхватила под руку Скалдера и повела его с собой во тьму, как это делали до нее миллионы женщин, старающихся соблазнить мужчин. При других обстоятельствах эффект был бы комическим,
Кармода вдруг ощутил то, чего еще никогда в жизни не ощущал, — дикую тягу к Скалдеру, смешанную с холодным язвительным смехом над самим собой. Он чувствовал, что невидимые нити влекут его к монаху, но сам он стоял поодаль и зло смеялся над собой. А над всем этим медленно поднималось другое чувство, грозящее захлестнуть его целиком, — животная плотская страсть к Мэри. Его охватил ужас от такой раздвоенности.
Против этого у него была только одна защита, и он тут же применил ее: он выскочил из автомобиля, обежал его и бросился за ними с пистолетом в руке, стреляя в красный туман.
Скалдер как–то странно хихикнул, упал на землю и покатился, белый, как белье из прачечной, которое гнал ветер отчаяния в неверном свете ламп, еле пробивающихся сквозь туман.
Мэри резко обернулась. Рот ее был открыт в безмолвном крике. Она подняла руки, будто моля о пощаде, и вслед затем тяжело рухнула на землю.
Джон Кармода споткнулся, получив тяжелый удар сначала в грудь, затем в живот. Он чувствовал, что сердце его разбито, что он падает, что кровь хлещет на него фонтаном, что он проваливается в бездонный мрак…
Кто–то выстрелил в него, подумал он, и это был конец, прощание со Вселенной, которая громко рассмеялась над ним…
Кармода очнулся. Он лежал на спине, и мысли медленно ворочались у него в голове. В небе над ним была растопырена багровая ладонь луны, будто какой–то великан швырнул в небо перчатку, бросая вызов самому небу. Ну, Джон Кармода, маленький, толстый ничтожный человек, сдавай карты — твоя очередь!
— Снова игра, — пробормотал Кармода и с трудом поднялся на ноги.
Руки его ощупывали тело, ожидая наткнуться на дыры в нем. Но все было цело и следов крови не было, хотя одежда была влажная. Но это не от крови, а от пота.
Так вот, значит, как умирают, подумал он. Это ужасно, потому что чувствуешь себя абсолютно беспомощным, как ребенок, которого сжимает в объятиях взрослый. И не потому, что хочет убить тебя, а потому, что очень любит. Постепенно к нему вернулась способность думать, и, очевидно, это странное ощущение испытали Скалдер и Мэри, когда в них вонзились пули. И это ощущение каким–то образом передалось ему, Кармоде, и он получил такой шок, что надолго потерял сознание и подумал, что умер.
А что если бы он продолжал думать так? Он действительно умер бы?
Так что же это?
— Не будь дураком, Кармода, — сказал он себе. — Что бы ты ни делал, не будь дураком. Ты просто испугался… до смерти.
Он подошел к Мэри и перевернул ее тело.
Крик из темноты заставил его подпрыгнуть. Он повернулся и, держа пистолет в руке, стал вглядываться в темноту, но не увидел ничего.
— Скалдер! — позвал он.
В ответ раздался дикий крик, скорее звериный, чем человеческий.
Улица тянулась по прямой ярдов на сто, а потом поворачивала. На углу стоял высокий дом, каждый из шести этажей которого нависал над предыдущим. Дом был похож на громадный телескоп, воткнутый острым концом в землю. Из–за угла дома
— Отойди в сторону, Джон! — крикнул он. — Ты не можешь заходить сюда, если я здесь. Иди прочь! Я занял это место и хочу быть здесь. Здесь место только для одного, и оно предназначено мне!
— О чем ты говоришь, черт возьми! — выкрикнул Кармода. Он все время держал монаха на мушке пистолета. Было неизвестно, к чему может привести эта сумасшедшая говорильня.
— Ад! Я говорю об аде! Неужели ты не видишь это пламя, не чувствуешь его? Оно обжигает меня, когда я в нем, и сжигает других, когда меня в нем нет. Отойди в сторону, Джон, позволь мне спасти тебя, избавить от мучений. Я уже научился немного управлять им и могу выйти из него, когда поблизости никого нет. Тогда оно начинает искать другую грешную душу. Найдя ее, пламя накидывается на нее, но когда я снова вхожу, оно отпускает свою жертву, перебравшись на меня. Я делаю это, невзирая на жуткие мучения.
— Ты действительно сумасшедший, — сказал Кармода. — Ты…
Но тут он дико вскрикнул, выронил пистолет и стал кататься по земле, хлопая руками по одежде.
Это окончилось также внезапно, как и началось. Он сел, дрожа и всхлипывая от боли и страха.
— О, боже! Что это было? Пламя, огонь!
Галлункс шагнул вперед и встал рядом с Кармодой, стиснув кулаки и бешено вращая глазами, как бы отыскивая путь для бегства из своей невидимой тюрьмы. Но увидев, что Кармода идет к нему, он остановил свой взгляд и сказал:
— Кармода, никто не заслуживает таких мук, даже самый отъявленный грешник, даже ты, Кармода!
— Это очень приятно, — сказал Кармода, но голос его был не столь насмешлив, как обычно.
Теперь он испытал на себе те мучения, которые испытывает монах. Его очень интересовало, как это получается. Как мог Галлункс проецировать свои галлюцинации на другого человека, чтобы тот почувствовал то же самое? Единственное, что он мог предположить, что излучение солнца воздействует на мозговое излучение отдельных людей, намного увеличивая его интенсивность. И это излучение воздействует на других людей без прямого контакта. Значит, в этом нет никакой тайны. Такая передача энергии давно известна. Радиоволны переносят звук и изображение, а при помощи слуха человек может слышать другого человека, даже не видя его. Но в этом случае эффект был поразителен. Он вспомнил свое ощущение, как пуля, попавшая в тело Мэри, входила в его тело, вспомнил ужас смерти, охвативший его…
Это был настоящий ужас независимо от того, его это было ощущение или Мэри. Если в течение семи ночей каждый встречный будет передавать ему свои ощущения, а он не сможет сопротивляться им…
Нет, он не беспомощен! Он может убить всякого, кто генерирует и передает ему свои ощущения.
— Кармода! — крикнул Галлункс, очевидно, стараясь громкостью голоса заглушить непереносимую боль. — Кармода, ты должен понять, что не пламя преследует меня, это я преследую пламя, я хочу быть в аду! Но ты не должен из этого заключить, что я отрекся от своей веры, от своей религии и, следовательно, должен вечно находиться там, где горит адский огонь. Нет, я верю в учение нашей церкви еще тверже, чем раньше! Я не могу не верить! Но… я охотно отдаю себя пламени, так как не верю, что обрекать на страдание и на страшные муки девяносто девять процентов богом созданных душ справедливо. А если это справедливо, тогда я должен быть среди них!