Летающие киты Исмаэля(сборник)
Шрифт:
Как только щеки и глаза капитана приняли нормальный вид, Галерс подтащил и прислонил его к стенке. Он развязал Дебби и заметил, что веревки глубоко впились в ее тело во время судорог. Он испытывал некоторое раскаяние за причиненные ей ненужные мучения и в то же время отлично понимал, что другого выхода у него не было.
Дебби подняла на него свои большие светло–голубые глаза.
— Как вы себя чувствуете? — улыбнувшись, спросил Марк. Он заметил, что ни у нее, ни у капитана не возникло смущения за то, что произошло с ними. Кроме того, бросилось в глаза, что его пациенты не чувствовали себя истощенными физически.
— Небольшая слабость, — прошептала
— Вы понимаете, что произошло?
Она отрицательно покачала головой.
— Я верю вам, — сказал он и повернулся к капитану: — Я хотел бы точно знать, что произошло. По моим предположениям, не только вы и Дебби, но и вся община ремонтов чем–то поражена, и поражена очень глубоко. Я прав?
Эверлейк не отвечал, жесткая линия его челюстей показывала, что отвечать он не собирается.
— Это не имеет особого значения, так как во время следствия вы под воздействием препаратов расколетесь, как миленький. Но это произойдет на Земле, и для этого нам всем придется вернуться туда, чтобы провести расследование. Мне не хотелось бы этого. Я хочу знать сейчас, что неладно, чтобы помочь Дебби. Но если мы улетим отсюда, мы, возможно, никогда уже не вернемся на Мелвилл. Дебби, скорее всего, поместят в больницу и, может, не выпустят до тех пор, пока ее случай не будет досконально изучен. Если бы у меня были необходимые данные сейчас, я смог бы оказать ей определенную помощь, которая вылечила бы ее теперь же. В противном случае…
В надежде он вглядывался в лицо капитана, не замечая, однако, каких–либо признаков расслабления окаменевших мускулов. В конце концов, отчаявшись, Марк проговорил:
— Ну что же, что я собираюсь сейчас сделать, будет выглядеть жестоко и по отношению к Дебби тоже, но, по крайней мере, это заставит вас заговорить.
Он наклонился и прошептал:
— Прости, дорогая.
Затем он взял ее на руки и, прежде чем она успела возразить, пошел вместе с ней к отцу. Эверлейк, поняв намерения Галерса, закричал:
— Не делайте этого! Оставьте ее там! Держите ее подальше от меня! Я расскажу все, что вы хотите!
Галерс отпустил Дебби. Она с упреком посмотрела на него и, шатаясь, побрела к стулу, плюхнулась на него, уронив руки и голову на стол.
Эверлейк с болью поглядел на нее и произнес:
— Вы — сущий дьявол, Галерс. Вы нашли единственный способ заставить меня заговорить. Вы знали, что я не перенесу этого!
Дрожащей рукой Галерс зажег сигарету.
— Верно. Поэтому давайте побеседуем.
Капитан говорил целый час. Дважды он прерывался. Один раз, когда врач сделал ему и Дебби еще по одному уколу глюкозы и озефина, и другой раз — чтобы напиться воды. Закончив, он откинулся к стене и разрыдался. ’
— Значит, эта штука называется «оперс». По имени врача Гидеона Оперса, первого человека, в котором она поселилась, — резюмировал Галерс. — И эти оперсы, насколько я понимаю, являются эндопаразитами, которые простирают свои тонкие щупальца в виде нитяной сетки во все мягкие ткани человеческого тела «хозяина». Они образуют такого же рода плоть, как и клетки человеческого мозга. И подобно нашему мозгу, оперсы питаются исключительно сахаром из крови.
Эверлейк кивнул. Галерс взглянул на Дебби и тотчас же отвернулся, так как не мог выдержать ужаса, появившегося в ее округлившихся глазах — оттого что она поняла, что ее тело стало своего рода каркасом, на котором плетет собственную паутину совершенно другое создание. Вампир, которого нельзя выгнать никакими средствами и который может заставить ее
Марк снова заговорил, заговорил быстро, надеясь отвлечь ее внимание и страстно надеясь, что вдруг найдется какое–нибудь решение.
— Неудивительно, что рентген ничего не показывал, — резюмировал он. — Нити слишком тонкие, чтобы их можно было обнаружить. Кроме непредсказуемого падения содержания сахара в крови, у нас больше не на что опереться. Теперь, насколько я понял из вашего рассказа об исследованиях Оперса на самом себе и других, которые он успел осуществить, прежде чем сошел с ума, паразит разветвляется по всему телу «хозяина» из крохотной, лишенной мозга головки, располагающейся где–то в животе «хозяина». К головке прикреплен мешочек для размножения. Один раз укоренившись, оперс распространяет одну из своих немногих специализированных структур. Если он находится в теле мужчины, то отращивает трубку с волосок толщиной, направленную к мужским семенным пузырькам. Если опере укореняется в женщине, он, разумеется, протягивает трубочку к женским половым органам. И все это делает, разумеется, только инстинктивно.
Он также выделяет рыбный запах. Этот запах исходит как от дыхания «хозяина», так и от кожи. Как только один из «хозяев» приближается к другому достаточно близко и можно различить запах, органы обоняния оперса также обнаруживают его. Немедленно, посредством своих контактов с нейронами «хозяина», он посылает импульсы, которые возбуждают парасимпатическую нервную систему и железы, с нею связанные. Это вызывает непреодолимое влечение «хозяина» и «хозяйки». Никакие моральные запреты здесь уже не имеют никакого значения. Оперсы способны разрушить их до самого основания.
Насколько я понял, — вел разговор далее Галерс, — доктор Опере был на этой планете одним из первопоселенцев. Это был убежденный проповедник, добропорядочный человек, чье поведение всегда казалось безупречным. До того дня, когда его застукали с молодой девушкой. Расследование показало, что от него забеременело большое количество женщин. И все они, как выяснилось позже, были заражены паразитом. От Оперса или независимо от него — это неизвестно.
Тем временем Оперс, во время своего «покаяния», сопоставил появление рыбного запаха с аморальным поведением и обнаружил, что же, собственно, поселилось в нем и в других. Он рассек тела нескольких известных ему «хозяев» и отделил соматическую структуру паразита. Однако еще в течение года, когда он одевался во все черное, он снова стал добычей паразита. Поэтому его отослали в лесную глушь и поместили в охраняемый лагерь вместе с другими людьми, пораженными этой же болезнью.
Эверлейк кивнул и добавил:
— Туда уходят все, захваченные оперсами. Их изгоняют, и они уже больше никогда не смогут вернуться назад.
— И самое ужасное заключается в том, что им запрещены какие–либо телесные контакты с другими себе подобными.
— Да, — капитан кивнул. — Они вынуждены всю свою оставшуюся жизнь испытывать это ужасное чувство близкого взрыва. Они вынуждены постоянно жить в страхе, что взорвутся на самом деле. Это не жизнь, а суровая пытка, которая усугубляется еще и тем, что их постоянно уверяют в том, что они страдают за грехи в этой и предыдущих своих жизнях.