Летчики
Шрифт:
Был мир, над которым качалось усеянное звездами, облитое луной небо, и были в нем сейчас только двое: она и ее старый знакомый Игорь Бекетов. Ей захотелось прийти на помощь этому сильному, душевно надломленному человеку. Нина притянула к себе голову Бекетова и поцеловала его в горячий лоб. Она хотела успокоить и ободрить его и страшно растерялась, когда почувствовала, как сомкнулись за ее спиной сильные руки. Молча, не сопротивляясь его ласкам, сидела Нина. Ее голова бессильно склонилась к его плечу, и только когда раздался шепот Бекетова: «Нина, так это правда, ты любишь?..», она быстро отодвинулась.
—
Она вырвалась из его объятий.
— Что я наделала… Игорь, хороший, добрый, уходи, — почти молила она.
Бекетов хотел снова обнять ее, но она встала и шагнула к выходу. Игорь покорно опустил голову.
— Ниночка, — почти простонал он, — я уйду.
Ей вдруг стало опять жалко его той острой непонятной жалостью, что заставила ее отвечать на ласки. Тихим и взволнованным шепотом она сказала:
— Да, да… ты уходи, Игорь… мы завтра лучше поговорим… Обязательно поговорим.
— Спасибо. Я буду ждать этого завтра… Ниночка.
Он вышел из палатки. Нина трясущимися руками засветила лампу. Блеклые желтые пятна света растеклись по палатке, выхватив из мрака висевшую над ее кроватью рейсшину и полевую сумку. Нина налила из графина воды и поднесла стакан к губам, удивляясь тому, что до сих пор бурно колотится сердце, а о края стакана стучат зубы. Вода была жесткой и кисловатой. Сделав глоток, Нина выплеснула остатки на земляной пол. Было радостно оттого, что Бекетов так покорно ушел по первому ее приказанию, и она впервые подумала о том, какой, должно быть, сильной была любовь к ней этого порывистого человека, любовь, длившаяся несколько лет…
Нина разделась и улеглась в кровать, накрывшись шерстяным одеялом.
Она не помнила, как заснула. Когда она очнулась, был уже предрассветный час.
Сквозь откинутый полог виднелись рябившее мелкими звездами черное небо и черная луна, совсем низко повисшая над ее головой. Нина устало потянулась и почувствовала какую-то неприятную скованность и смутную тревогу. «Что это? Уж не заболела ли?» — подумала она и вдруг вспомнила все, что произошло несколько часов назад. Ей даже показалось, будто кровать еще теплая на том месте, где сидел Бекетов. Значит, все это было наяву. Он держал ее в объятиях, и она сама целовала его в лоб, в губы. Она первая пообещала поговорить с ним завтра, и он ушел из ее палатки, обнадеженный этим.
А Сережа! Как посмотреть теперь ему в глаза при встрече. Сначала она постаралась ответить на вопрос легко: «Подумаешь. Можно и скрыть. Разве у других не бывало похожего? Вот Леночка Позднышева, ее однокурсница, возвращаясь из санатория, многим хвасталась, как она «дурила своего Мишку», а он об этом ничего не знал. Делают же так. А я?»
И вдруг Нина почувствовала, как все замирает у нее внутри в тяжелой неподвижности — и мысли, и сердце. Она с ясной отчетливостью подумала о том, что эти поцелуи не были случайностью, что к ним ее привела большая жалость и нежность, что несколько часов назад он был ей по-настоящему дорог, этот угрюмый, искренний и прямой человек, и что она совсем не вспомнила тогда о муже, охваченная лишь одним стремлением — успокоить и приласкать Бекетова.
Пересилив себя, Нина вскочила и, набросив пыльник, выбежала из палатки. Ей думалось —
Едва она переступила порог — порывистый горный ветер ударил в лицо удушливым песком. Тонкая яркая молния разорвала небо. При ее мгновенном неверном свете горы и разбросанные палатки геологов показались Нине причудливыми, как театральные декорации, неживыми, ненужными.
— Сережа! — воскликнула она с болью и, обхватив голову руками, побрела от палатки.
У обрывистого края площадки она остановилась. Неожиданно ей показалось, что вот и кончилась та часть ее короткой жизни, по которой до сих пор она шла ясной и чистой поступью, не встречая преград, не понимая, почему на этой дороге оступаются другие.
— Ой как плохо!
Снова блеснула молния, выхватив из мрака окружающие предметы. Резкий, пронизывающий ветер набросился на Нину. Косыми бичами захлопал по скалам дождь. На лице у нее появились капли, волосы намокли, стали тяжелыми. Нина машинально их отжала. А что, собственно говоря, случилось? Ведь кроме этих нескольких поцелуев ничего не было. А теперь она вообще не будет говорить с Игорем и окончательно возьмет себя в руки. Все будет, как прежде.
«Как прежде ли? — спросила себя Нина. — А чувства?» Было же у нее к Бекетову большое и смутное, хотя и недолговечное чувство. И можно ли будет сразу и навсегда выбросить из памяти эти минуты? Нет, воспоминание о них будет возникать часто и ложиться тяжелым грузом на душу.
Нина вдруг подумала, что ее Сергей сейчас, вероятно, спит, а может, под дождем, в темноте обходит посты и караулы на аэродроме. И конечно же, он думает о ней, об их скорой встрече.
В палатке, где жил Мотовилов, еще играл патефон и оттуда доносился скорбный голос певца:
Не верю, не верю…Нина мысленно повторила слова романса. И опять подумала о Сергее, об их жизни и о том, что до сих пор в этой жизни у них не было ничего недоговоренного, ни одной тайны. А теперь ей нужно скрывать от Сергея воспоминания о Бекетове. Нет, ей никогда не удастся этого сделать, при первом же взгляде мужа, всегда такого искреннего и прямого, она не выдержит и обо всем расскажет.
«А нужно ли ждать этой минуты? — размышляла Нина. — Сережа великодушный, он, может быть, поймет и простит. Я напишу ему.»
Она заснула, когда начало светать, и сон ее был крепким и спокойным. На другой день она написала письмо Мочалову.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ранним июньским утром в Энск въехало несколько автомашин. Впереди мчался зеленый «Зим», взметая сухую придорожную пыль, за ним три «Победы».
Это полковник Шиханский сопровождал в Энск конструктора Северцева и его группу. Когда в соединение приезжал какой-либо генерал или инспектор, настойчивый и энергичный в подобных случаях Шиханский выпрашивал на несколько дней «Зим» у председателя горсовета. При этом Шиханский говорил: «Долг платежом красен. Ты мне сегодня «Зим» дал, товарищ Морозов, а случись завтра к тебе председатель облисполкома завернет и округу посмотреть захочет — так я тебе «ПО-2» дам и самого лучшего летчика».