Летчики
Шрифт:
Шестеркой из-под низко нависшего над землей неба навалились они на вражеский аэродром. Сергей увидел в смотровую форточку крест бетонированных полос и длинные ряды самолетов. «Юнкерсы» и «мессершмитты» чернели на земле. На рулежных дорожках высились горы ящиков с боеприпасами. Сверху штурмовиков прикрывали истребители, готовые в любую секунду броситься на «мессеров», если те попытаются взлететь навстречу группе Мочалова. Но зеленые, тяжело нагруженные бомбами, «Ильюшины» появились столь внезапно, что ни один из гитлеровских самолетов не успел подняться. Стремительной была атака. Штурмовики ударили из пушек по самолетным стоянкам, сбросили бомбы на склад с боеприпасами.
— Еще заход! — скомандовал своим ведомым Моча-лов и первым спикировал на густо расставленные, подготовленные к дальнему полету
Навстречу блеснуло лохматое пламя зенитного орудия. Когда черная шапка разрыва возникает где-то поодаль, это значит, снаряд пролетел мимо. Но сейчас, после взблеска пламени, летчик не увидел черного клуба разрыва. Машину резко встряхнуло, Мочалов едва не ударился о приборную доску головой. Откуда-то хлынуло масло. Выводя самолет из пикирования, Сергей ощутил — штурвал стал тяжелым и машина слушается плохо. Стрелка прибора, показывающего давление масла, резко заколебалась. «Мотор!» — пронеслась тревожная мысль. Самолет может продержаться теперь считанные секунды. Первым намерением Мочалова было передать ведомым, чтобы «шли домой», но радиостанция не работала. Из передатчика торчали спутанные, оборванные провода. Впрочем, «Илы», израсходовав боекомплект, сами взяли обратный курс. Мочалов запомнил, как пронеслись они над его теряющей высоту машиной.
По счастливой случайности, самолет Сергея был подбит в то мгновение, когда шел курсом на восток и летчику не потребовалось делать разворота. Из последних сил Мочалов продолжал тянуть на себя штурвал, но машина тяжелела, кренилась вправо, и земля с каждой секундой неотвратимо надвигалась. «Только бы не на лес, только бы не на лес», — стучала в разгоряченном мозгу неотвязная мысль. Сергей боялся, что его планирующая машина, которую покидали последние признаки управляемости, пронесется над ровным и гладким полем и ткнется в маячивший впереди небольшой лесок. Все возможное сделал тогда Мочалов, чтобы укоротить полет смертельно раненного «Ила». Сквозь стекла очков видел он, как бежит под крылом теряющей скорость машины широкая степь. Промелькнул маленький хуторок, прилепившийся к шоссе. Сергей успел заметить, что от хуторка вслед за снижающимся штурмовиком, размахивая автоматами, бегут вражеские солдаты. Вероятно, фашисты решили взять советского летчика живым, потому что с земли по нему не было сделано ни одного выстрела. Не выпуская шасси, Сергей старался погасить скорость, сажая искалеченный самолет, и, когда увидел близко под собой землю, выдохнув полную грудь воздуха, выкрикнул: «Ну!» Звук резкого удара наполняет уши, звоном отдается в голове. Впереди возникает облако скрошенной в пыль земли, и сразу наступает тишина. «Жив!» Мочалов сильным толчком распахивает фонарь кабины и спрыгивает на землю… Он останавливается у разбитого, с болтающимися обрывками обшивки хвоста, выхватывает из кобуры пистолет. «Немедленно в лес! — решает Мочалов, услышав близкую автоматную очередь. — Живым не дамся!»
Вдруг небо наполняется знакомым звенящим гулом. Запрокинув голову, Сергей с болью смотрит на запад: с той стороны низко над степью идет четверка истребителей, тех, что сопровождали и охраняли «Ильюшиных» при штурмовке аэродрома. Горят красные звезды на плоскостях. Сейчас самолеты промчатся над головой и скроются за горизонтом, только гул моторов постоит еще несколько мгновений после их исчезновения. И снова будет тихо, и Мочалов останется здесь один, лицом к лицу с фашистами, чтобы принять свой первый и последний бой на земле…
Но что это? Один истребитель внезапно изменил курс и, снижаясь над степью, бьет из пушек по дороге, отрезая путь гитлеровским солдатам. Красные трассы рвут воздух. От взорвавшихся снарядов на дороге вздымаются фонтанчики пыли. Другой самолет в это время, срезав круг, идет прямо на Мочалова. Летчик уже выпустил колеса. Расстояние между ними и землей быстро сокращается. Что он хочет делать? Неужели садиться! Неужели? Но отвечать на этот вопрос поздно. Истребитель, подпрыгивая, бежит по полю. Летчик, не выключая мотора, разворачивается для обратного взлета. Он убавил обороты, и мотор почти не ревет, только винт яростно рубит воздух. Летчик высунулся из кабины и машет рукой. Нет, ему не нужно повторять этого призывного жеста. Мочалов уже рядом. Стоя у плоскости, он видит стянутый
— Какого черта разгуливаете! — сорванным голосом кричит незнакомый летчик. — Тут что — парк культуры и отдыха? В машину!
— Родной, спасибо! — взволнованно отвечает Сергей, пытаясь обхватить летчика за широкие плечи, но тот свирепо трясет головой.
— К черту! — исступленно обрывает летчик. — После войны придешь благодарить.
Мочалов с трудом умещается в одной кабине с ним. Истребитель долго бежит по степи, прежде чем отрывается от ее травянистого покрова.
…Сергей и сам не заметил, как подошел к завершению своего рассказа.
— Вот и все, товарищи, — просто заключил он. — Летчик, взявший меня в свою машину, благополучно дошел до аэродрома и совершил посадку. — Он посмотрел на слушателей и без особого труда понял, что в эти минуты по-настоящему владел их вниманием. Кто-то заворочался на стуле, и на него тотчас же зашикали. Молчал, затаив дыхание, полутемный зрительный зал. — Я рассказал вам, товарищи, о том, что случилось в тысяча девятьсот сорок третьем году, — спокойно продолжал майор. — Возможно, у некоторых из вас вертится на языке вопрос, а кто же тот летчик-истребитель, который, рискуя собой, спас меня. В виде справки мне остается прибавить, что этот летчик здравствует и поныне и находится среди нас. Это Герой Советского Союза капитан Кузьма Петрович Ефимков!
Майор произнес последние слова отчетливо, медленно, и зал сразу забурлил приглушенными голосами. Кузьма Петрович почувствовал устремленные на него взгляды. Всеобщее внимание заставило Ефимкова смутиться. Густо покраснев, капитан пробасил со своего места.
— Разрешите и мне слово сказать, товарищ, подполковник.
Земцов утвердительно кивнул. Кузьма Петрович большими шагами пересек зал, вышел на сцену. Он вырос над трибуной, огромный, взволнованный, и в зале стало тихо-тихо.
— Товарищи! — заговорил капитан. — Я не мастер на речи, все об этом знают. Говорят, что как летчик я на уровне. Может, это отчасти и правда, а вот оратором я никогда не был хорошим. — Ефимков покашлял и, ободренный улыбками сидящих в зале, продолжал: — Майор Мочалов рассказал фронтовой случай и назвал его подвигом. Не так уж велик этот подвиг, товарищи. Если разобраться, так это просто выполнение своего долга, священной военной присяги, если на то пошло. Она требует, чтобы каждый воин выручал товарища в бою, не щадя жизни. Ну так вот, — капитан сделал паузу, — майор Мочалов рассказывал об этом красочно — факт. Но меня интересует одно, — Ефимков повернул голову к Мочалову, — почему, товарищ командир, вы ни словом не обмолвились о себе? А было вот что. Ровно через неделю после этого события я опять прикрывал группу штурмовиков в боевом полете. За линией фронта навалились «мессера». Двух я срубил, но и мне досталось изрядно. И когда один из фашистов решил прикончить мою искалеченную машину, взял меня в «крестик» и готовился нажать гашетку, справа появился «Ильюшин» с хвостовой пятеркой, это я как сейчас помню. Он заложил вираж и закрыл меня. Снаряды гитлеровца вдребезги разворотили ему крыло, но я был спасен… Остается и мне дать справку. Вел тот штурмовик командир нашей эскадрильи, известный всем вам майор Сергей Степанович Мочалов. — Ефимков посмотрел на Земцова и опять кашлянул. — На этом я кончил.
Большими вразвалку шагами он возвращался на свое место, и, пока пересекал зал и садился на стул, под низким потолком бушевали восторженные рукоплескания офицеров и сержантов.
Застегивая на ходу пуговицы шинели, Борис Спицын вышел из столовой. За его спиной раздавались возбужденные голоса товарищей, обсуждавших под стук ножей и вилок доклад Мочалова.
Спицыну хотелось побыть одному. Он медленно зашагал по утоптанной аллее. Только что выпал снежок, и дорога под подошвами сапог не звенела, как прежде, морозным утром. Косой скобкой висел в тучах желтый месяц. Грузовая автомашина, сигналя, обогнала Спицына. Ее фары осветили дорогу. Спицын видел перед собой до сих пор зал полкового клуба, слышал аплодисменты. Почему-то запомнилось, как аплодировал на задних рядах высокий плечистый механик сержант Железкин, вытягивая вперед увесистые ладони.