Летчики
Шрифт:
— Да кто сделал, Мочалов, что ли?
Земцов перевел глаза на Оботова. От подобного предположения он даже опешил.
— Ну нет. Как можно о серьезном человеке такое подумать? Если уж командир эскадрильи своевольно начнет «бочки» вертеть, так мне только в отставку проситься останется. До этого у нас еще не дошло. Спицын отличился! Передам, чтобы шел на посадку!
Командир сделал решительное движение к радиостанции.
— Товарищ командир, — окликнул замполит, — а может, не стоит? Поломаем всю организацию летного дня. Пусть выполнит задание, а потом и накажем.
— И последнее! Не будь я Земцов! — горячился подполковник, но возмущение его постепенно угасало. — Ладно, пусть продолжают полет, — заключил он сердито, — но без взыскания не обойдется. Я с ними сейчас свяжусь; может, Спицыну пришла идея и на маршруте что-нибудь отчудить…
Подполковник потянулся за микрофонной трубкой. Мочалов быстро отозвался на вызов. На вопрос командира полка: «Как ведет себя ведомый?», майор ответил, что условий полета больше не нарушает.
Земцов успокоенно отошел от радиостанции.
— Кажется, угомонился, — сказал он облегченно. — Эх, и молодежь, всегда над ней нужна твердая командирская рука. Особенно, когда пилотажные вольности в голову лезут…
Было ясное утро со свежим ветром и крепким пощипывающим морозом. Небо на востоке горело яркими красными отсветами. Холод пробирал даже в унтах. Земцов и Оботов расхаживали вокруг стартовой радиостанции. После взлета пары истребителей наступил перерыв. Следующая группа должна была подняться после двенадцати часов.
— Завтра будто среда, товарищ командир, — сказал Оботов.
— И что из того? — скосил на него глаза Земцов.
— По плану намечен ваш доклад для летно-технического состава — о Берлинской операции.
— Дошел намек, — улыбнулся командир. — Вы интересуетесь, готов ли я? Сделано порядочно, Павел Иванович. Первый вариант, который вы читали, исчеркал. По-моему, теперь стало получше. — Земцов потер перчаткой замерзшие щеки и прибавил: — Но было бы отлично, если бы вы еще разок пробежали доклад перед тем, как мне показываться на трибуне. Ум, говорят, хорошо, а два лучше.
— Договорились, — согласился замполит, но тотчас же поморщил лоб, словно что-то припоминая. — Да, вот еще что, — спохватился он, — все забываю у вас спросить: как семейные дела у Цыганкова? Я делаю вид, будто ничего не знаю про его личные неурядицы. Дело это тонкое. Тут сочувствием да широкой оглаской не поможешь, а только напортить можно. Раз он открылся только вам, вам и удобнее заниматься этим.
— Что верно, то верно, — согласился Земцов. — Вчера беседовал с Цыганковым. Он же у нас немного скрытный. Спрашиваю, как дела, улыбается, и одно лишь слово: «Порядок». Помолчал и говорит: «Мы с коммунистами решили теоретическую конференцию о полете в сложных метеоусловиях провести». Я пожал плечами — и напрямик: «Не про теоретическую конференцию тебя спрашиваю, Гриша. Дома у тебя как?».
— А он что же?
— Нахмурился. «Не хочу сейчас об этом говорить, товарищ командир. Кажется, что-то изменилось. Я лучше вам после, через неделю-две, расскажу». На том и кончился разговор. Думаю, тревожить расспросами Цыганкова пока не
— Согласен, — одобрил Оботов, — в чужую личную жизнь командиру вмешиваться — это все равно, что по тонкому первому льду через реку идти. Очень и очень большая осторожность нужна. — Замполит сунул руку в карман своей меховой куртки, достал пачку папирос. — Угощайтесь «Казбеком». Московский.
Земцов взял папиросу, подул в мундштук, но закурить не успел. Затрещал телефон, и в прямоугольнике двери стартовой радиостанции показалось круглое румяное лицо дежурного радиста.
— Вас просят, товарищ командир.
— Кто там еще?
Земцов тяжело взобрался по ступенькам в кузов автомашины, приложил трубку к посиневшей от холода гладко выбритой щеке. Лицо его имело выражение, свойственное человеку, успевшему за день сделать пятнадцать дел и собирающемуся прибавить к ним шестнадцатое, но еще не знающему, каким оно будет. Лицо Земцова не было равнодушным, но и не было нетерпеливо ожидающим. Скорее всего оно было деловым, озабоченным, и только. «Что же, — говорил спокойный рассудительный взгляд черных глаз, — я и это шестнадцатое дело готов сделать не хуже, чем первые пятнадцать». «Вероятно, это начальник КЭЧ звонит, — подумал Земцов, — по поводу батареи, которую вчера не успели починить в шестом корпусе. Сейчас я его пропесочу!»
— Кто там еще? — Земцов взял трубку. — Да, да, слушаю! — крикнул он и сразу насторожился.
Минуту длилось молчание. Потом в трубке послышался далекий и, как всегда, спокойный голос генерала Зернова, четко произносивший каждое слово.
— Я вас слышу, товарищ генерал, — громко сказал Земцов, очевидно, в ответ на вопрос о слышимости. — Есть ли у нас кто в воздухе? Майор Мочалов и лейтенант Спицын идут вдоль главного хребта по маршруту. Что, что? Послать их в квадрат пятнадцать-десять? Но ведь это же переваливать главный хребет? Что? Немедленно выполнять?.. Где, в этом квадрате?.. Слушаюсь!
По лицу командира полка красными пятнами прошло волнение. Рука, положившая телефонную трубку, затеребила узкий ремешок планшета. Нет, уже не было на этом лице обычной деловой озабоченности. В больших черных глазах под разлетом мохнатых бровей горела решимость, голос звучал строже и требовательнее, чем обычно.
— Вызвать Мочалова! — приказал он радисту и отбросил незажженную папиросу. Земцов наклонился к Оботову и негромко сказал: — Иностранный самолет нарушил границу и углубляется на нашу территорию.
Оботов резко выпрямился.
— Вы уже приняли решение? — спросил он поспешно.
— Принял, — твердо ответил Земцов. — Поднимать наперехват новую пару истребителей или четверку бесполезно. Нарушитель уйдет. Дам команду Мочалову перевалить хребет кратчайшим путем. Хватит ли у него только горючего на обратный маршрут? — Командир части досадливо закусил губу, помолчал, производя в уме подсчет. — Хватит, — ответил уверенно. — Если Мочалов и Спицын сделают один круг и дадут нарушителю сигнал идти на наш аэродром, вполне хватит. Да и выход один все равно. Перехватить могут только они!