Летим на разведку
Шрифт:
– Брось, Витя! Сторожук вогнал - ему честь и хвали. Он молодец! А мы сегодня слабаки и ротозеи. И этот капитан... - рохля, а не истребитель! Видно, учат их плохо.
– Да-а, разве это прикрытие?! - возмущается Баглай.
– Ладно. Пусть в этом разбираются Чучев и Хрюкин, а мы давайте умоемся и пойдем домой, - говорю я, направляясь к журчащему неподалеку ручью.
Мирошников и Баглай молча следуют за мной. Мы находимся в (не пропечатано слово - OCR) километрах от линии фронта, и нам хорошо видно, как группа за группой идут к целям наши штурмовики и бомбардировщики. Ведут бои истребители.
–
– Да. А что вечером будет твориться? - ни к кому не обращаясь, спрашивает Баглай.
– Как что? На разборе полетов Валентик спросит: "Кто, товарищи, видел, пусть встанет и доложит, почему не вернулись с боевого задания Вишняков, Болдырев и Бондаренко".
– Да...
– Вот тебе и "да". И будут наши ребята вставать и путать! И еще не известно, что с самолетом Болдырева!
– Где-нибудь в горах разложен по частям.
– Я слышал, как Комаров передал, что заклинило рули поворота, пробит маслобак, а он ранен.
– Вот что?..
– Самолет Болдырева не горел, - говорит уверенно Баглай.
– Хоть бы экипаж в живых остался.
– Если не упали в море, то может быть...
Идем с заброшенными за спину парашютами. Часто встречаются подразделения пехоты и артиллерии, направляющиеся к линии фронта. Солдаты молчаливы, задумчивы, лица их серьезны.
В первом встретившемся населенном пункте раздобыли буханку хлеба. Мирошников разламывает ее на три части и дает мне больший, чем себе и Баглаю, кусок. Я не обрываю его и, чтобы не обидеть, беру хлеб. Знаю - это за посадку горящей машины.
Заморили червяка. Баглай хлопнул рукой по своему животу и, засмеявшись, произнес:
– Жить, братцы, можно! Когда съел хлеб, показалось, что и до дома уже недалеко.
– Пока доберемся до Веселого, пять раз проголодаемся, - заключает Мирошников.
Голосуем шоферу проходящей полуторки. Сидящий в кабине старший лейтенант после моих расспросов поясняет:
– Мы едем в Симферополь, но только дальней дорогой. Садитесь в кузов, подвезем.
Крым... В детстве я много слышал и читал о нем. Хотелось бы в другое время и в другой обстановке побывать здесь. Но что поделаешь, если не успел до войны. Дорога, по которой пылит наша полуторка, то проходит рядом с морем, то поднимается в горы, то петляет в тесных лощинах.
Здесь гремели бои недавно. Рядом с дорогой - обезвреженные немецкие мины, обугленные деревья, разбитые орудия, повозки, убитые, вздутые лошади. А вот, разбросав руки, лежит забытый своими могильщиками немецкий солдат. Он такой же вздутый, как те упавшие под откос лошади. Он уже не страшен. Напротив, как и ко всякому мертвецу, где-то в глубине теплится чувство простой человеческой жалости. Странно даже... А ведь еще несколько дней назад он был злобным врагом... Думал ли этот завоеватель в июне сорок первого, что его ждет вот такой конец?.. Невольно напрашивается вопрос: "Зачем ты пришел сюда к нам, фашист?.."
...Позади двое суток пути. Остановив на окраине Симферополя машину, старший лейтенант говорит мне:
– Дальше подвез бы, да не могу. У вас другой маршрут. Чем можно было помог вам. Теперь идите на северную окраину города - там все машины
– Хорошо. Спасибо. Тут уже нам до дома рукой подать.
Наконец мы добираемся до деревни Веселое.
А вот и аэродром и стоянка самолетов третьей эскадрильи нашего полка. На ней все замерло. Техники стоят у самолетов и молча рассматривают нас.
– Здорово, техмоща! - поднимаю кверху руку. Молчание.
– Вы что, перловой каши объелись и своих уже не узнаете?
Они быстро подходят и, узнав нас, бросаются обнимать.
– Коля, дорогой, вчера нам приказ Хрюкина зачитали... Мы вас уже похоронили, - говорит Георгий Долгопятов. - В приказе так и сказано: "Самолет правого ведомого лейтенанта Бондаренко был сбит и упал в море..."
– Ну что ты, Жора? Если из мертвых ожили - значит, долго жить будем.
Идем в столовую. Я вижу, что летчики, штурманы и стрелки-радисты стоят у ее входа и о чем-то разговаривают. Еще издали я узнаю высокого, на две головы выше всех ростом, стройного, как тополь, Александра Пронина. Подходим ближе - узнаю других ребят. Вижу, что и они нас заметили. Прекращают разговоры, всматриваются, а затем что есть силы бегут к нам. Сашка Пронин подбегает первым. Он с разбегу крепко обнимает меня и целует.
– Ребята!.. Пришел... Колька, пришел!.. - взволнованно повторяет он.
Опустив голову, мы все медленно идем и говорим об экипажах Вишнякова и Болдырева. Уже прошло трое суток, но не проходит боль от столь тяжелой утраты. Такой потери после гибели экипажа Генкина в нашем полку еще не было.
Подходим к командному пункту полка. У входа стоят Валентик и Чучев. Докладываю Чучеву о прибытии и обо всем, что знаю. И Чучев и Валентик хмуро слушают меня. По выражению их лиц определяю, что они очень тяжело переживают гибель экипажей Вишнякова и Болдырева. Чучев посмотрел на меня потеплевшим взглядом и сказал:
– Похудели вы сильно, товарищ Бондаренко...
– Не знаю, товарищ гвардии полковник... Трое суток мы добирались, естественно, на "подножном" довольствии... но главное не в этом. Обидно, что погиб наш комэск.
– Не падайте духом. Война. Без потерь не обойдешься... - Чучев помолчал и уже решительно добавил: - За смерть товарищей будем мстить. Посмотрим, возможно, ваш экипаж мы пошлем в дом отдыха.
– Я хочу завтра же лететь на задание, товарищ гвардии полковник.
– Вам надо сделать перерыв. На задание есть кому лететь. Товарищ Пронин, проводите экипаж Бондаренко в столовую. Пусть позавтракают, распоряжается Чучев.
– Тяжело... - в раздумье нарушил я молчание. - Закончится война, весна будет сменять зиму, будет зеленеть трава, будут цвести сады, все будет, а Вишнякова - нашего бати - не будет. В его гибели есть наша вина... Сбили бы "фоккер", возможно, он и посадил бы машину.
– Сбили бы... Поди сбей! Командующий армией строго наказал истребителей прикрытия. Но что толку! - возмущается Пронин, не замечая, что ковыряет вилкой скатерть.
– Хрюкин знал Вишнякова лично. В его приказе так и говорится: "... в результате ротозейства истребителей прикрытия погиб замечательный командир эскадрильи Вишняков", - дополняет сказанное Прониным Угаров.